МОЗГ НЕ ЛЮБИТ ПЕРЕМЕНЫ. Если бы вы потратили миллионы лет на достижение одной-единственной цели – стабильности, хотели бы вы сохранить результат? Мозг не останавливается на физическом выживании; он следит за тем, чтобы мы чувствовали себя комфортно и были довольны жизнью. Тогда наш мозг за нас спокоен: незаметный, но бдительный, он готов расправиться с любым дисбалансом, часто еще до того, как радары нашего сознания этот дисбаланс засекут{98}. Такое поведение мозга объясняет, почему мысль о том, чтобы сменить парикмахера, поехать на работу по новой дороге или купить зубную пасту другой марки, приводит нас в замешательство, заставляя хранить верность привычному варианту. В конце концов зубы пока не выпадают, и ладно. Зачем раскачивать лодку?

Как отметила нейрофизиолог Джона Лерер в книге «Как мы принимаем решения»: «Уверенность удобна. Определенность привлекает наш мозг на самом глубинном уровне»{99}. В действительности это огромная составляющая нашего комфорта. Вот почему, когда нам начинают задавать вопросы, подрывающие нашу веру во что угодно, мы сердимся. Или, как говорит когнитивный психолог Тимоти Уилсон: «Люди – искусные пиарщики и рационализаторы, они избавляются от информации, угрожающей их комфортному существованию, ради которого они готовы на все»{100}.

Так же, как и перемены, нам не нравятся конфликты. Поэтому большую часть времени мы заняты тем, что избегаем и того и другого. Это непросто, потому что единственная стабильная вещь в жизни – перемены, а они происходят из-за конфликтов. Это или то? Я или ты? Шоколад или ваниль?

Звучит довольно мрачно, да? «Но подождите, – как говорят в рекламных роликах магазина на диване, – это еще не все!» Всякий, кто когда-либо попадал под очарование елочных шариков, обаятельных незнакомцев или абсурдных снов, знает, что у всего имеется обратная сторона. Тяга к новому и неизведанному – светящейся штуке, которая висит слишком далеко, чтобы ее достать, – тоже нам свойственна.

Мы также склонны рисковать. Мы вынуждены это делать. Если бы у нас не было страсти к приключениям, мы не стали бы искать пищи для мозга, который постоянно развивается, не осмелились бы штурмовать горную вершину, откуда открывается вид на зеленую плодоносную долину, или не нашли бы в себе мужества подойти к обаятельному незнакомцу, встреча с которым сделала бы нашу жизнь прекрасной{101}.

Но вот в чем парадокс: мы выживаем, потому что рискуем, тем не менее наша цель – вообще ничего не менять в своей жизни, пока нас не вынудят это сделать. Конфликт – вот что нам необходимо! И это возвращает нас к истории. Задача истории – найти конкретный способ разрешить конфликт, который сводится к противостоянию страха и желаний.

Так что неудивительно, что с незапамятных времен конфликт называют источником жизненных сил истории. С этим согласны все, производят ли они массовую литературу про убийцу пауков или пишут изысканный роман, который заставляет читателя волноваться: вздохнет ли главный герой, когда посыльный наконец просунет через прорезь для почты из потускневшей латуни долгожданный белоснежный конверт. В результате кажется замечательно понятным, безоговорочно ясным и позорно очевидным, каким образом создавать конфликт.

Что ж, должна предупредить вас, что вы ни в коем случае не обязаны в это верить. Вместо этого, друзья мои, представьте, что конфликт – это пассивно-агрессивный чертенок. Поэтому в данной главе, в надежде повалить этого чертенка на маты, мы разберем, как задействовать будущий конфликт для возрастающего напряжения с самого первого предложения; где отыскать особые пути выражения конфликта и напряжения; и почему утаивание информации с целью устроить грандиозное разоблачение по иронии выльется в то, что читатель до момента этого разоблачения не дочитает.

Когда дело касается конфликта, ваш читатель – как бледный ребенок из фильма «Шестое чувство» – должен видеть то, чего нет. Чтобы сохранять у читателя ощущение, что «все не то, чем кажется», конфликт должен чувствоваться задолго до того, как всплывет на поверхность. В этом случае он придает актуальность всему происходящему, подчеркивая значение событий, которые происходят в самом начале. Действительно, конфликт пронизывает историю под маской нарастающего напряжения, вызывая у читателя чувство неопределенности и желание поскорее узнать, что происходит. Все это влечет за собой приятный выброс дофамина, к которому мы так стремимся, когда берем в руки хорошую книгу.

Когда мы пытаемся изобразить конфликт на бумаге, часто выходит неразбериха, как и в реальной жизни. «Поскольку человек – существо социальное, потребность в общении – одна из основных, наряду с потребностью в еде и воздухе», – говорит нейрофизиолог Ричард Рестак{102}. Это началось пару сотен тысяч лет назад, когда человек понял, что для выживания две головы лучше, а целое общество вообще прекрасно! Так у человека появилась новая цель, которую детям до сих пор прививают воспитатели в детских садах по всему миру: работать в команде. Работа в коллективе вызывает уйму эмоций, приятных или не очень, которые воодушевляют человека действовать сообща. А для тех, кто до сих пор сомневается в беспрецедентной силе эмоций, скажу: недавние исследования с использованием магнитно-резонансной томографии показали, что социальные отклонения задействуют те же области мозга, что и физическая боль{103}. Наш мозг взял это на заметку. Конфликты причиняют боль.