Младшая дочь, думал Абакян, была счастлива в браке. Изначально Саркис был против ее замужества, находя своего будущего зятя слишком изнеженным и лживым. К тому же ему не нравилась его мать, изворотливая особа с дурным характером и безнравственной репутацией. И все же он не пошел против дочери, давшей Берту согласие стать его женой, главным образом потому, что никогда еще не видел Амину настолько воодушевленной и влюбленной. Она обожала этого бездельника Зильбермана, мечтала о крепкой семье и детях. Сын у них родился на втором году брака, и дед был необычайно горд, когда узнал, что мальчика решили назвать в его честь. Малыш радовал живым характером и любознательностью, чем очень напоминал Артура, сына, который погиб много лет назад. Абакян хотел еще внуков, так же, как и дочь, мечтал о большой семье, которая собиралась бы за общим столом, отмечала праздники, делилась радостями и переживаниями, но этому не суждено было сбыться. Две неудачные беременности, последняя из которых едва не стоила его младшей дочери жизни, поставили точку в этой мечте. Врачи рекомендовали Амине не пытаться еще раз стать матерью, что сделало ее очень несчастной. Спустя какое-то время она, казалось, успокоилась и полностью посвятила себя воспитанию сына. Конечно, еще у Амины была галерея, в которой она, смеялся Абакян, «работала». Он снисходительно, порой пренебрежительно относился к подобной деятельности, считая ее несерьезной, предназначенной для лентяев и экзальтированных особ. Живопись, поэзия, музыка – все это было далеко от него, в то время как серьезный бизнес считался единственно правильным занятием. Абакян не понимал, как можно восхищаться нелепой модной «мазней», которую выставляла в своем салоне Амина, хотя при этом любил Моне и современную фотографию. Не слушал популярную музыку, но обожал Бетховена и иногда водил своего еще маленького внука на концерты корифеев рока, чтобы тот с детства привыкал к «хорошему». Абакян смотрел с внуком мультики и фильмы, хотя в целом не любил кинематограф. Научился в семьдесят кататься на роликах, отчего подвергся насмешкам со стороны старшей дочери. Жизнь казалась ему безоблачной, наполненной обычными хлопотами, какие бывают у всех семей. Как же получилось, что он пропустил тот момент, когда все разрушилось? Наверное, оттого что и предположить не мог о назревающей беде. Брак младшей дочери выглядел крепким и стабильным. И пусть Абакян не любил Берта, но уже вполне привык к нему. Ленивый, однако получив пинок под зад, проявлял чудеса расторопности. Хитрый и тем не менее лояльный, всегда вежливый и аккуратный. В общем, с Бертом можно было ладить, в особенности если не подпускать близко к себе. К тому же Саркис-младший обожал папу, да и его мама до недавнего времени любила мужа.

Таким образом, незаметно, путем мучительных размышлений Абакян пришел к выводу, что в случившейся трагедии виновен один Александр Фрейман. Именно он «сбил с пути» его нежную и неопытную девочку, соблазнил ее, наверняка преследуя корыстные цели. Если бы не этот хитрый, предприимчивый еврей, выросший в семье такого же изворотливого дельца и злобной акулы, Амина была бы жива. «Господи, – вопрошал Абакян, никогда не отличавшийся особой религиозностью, – почему я раньше не узнал об этой связи? Я бы положил ей конец задолго до того, как ты принял решение забрать у меня дочь».

Закрывшись в доме, он тяжело переживал утрату. Заметно похудел за эти дни, стал полностью седым, но взгляд его остался прежним – жестким, подозрительным и отталкивающим всех, на кого был устремлен. А сейчас к нему прибавилась злость, направленная на Алекса и Амину, которые своей нелепой смертью поставили жирное пятно на его безупречной репутации. Да, Абакян находился в ярости. Именно поэтому он не пожелал присутствовать на похоронах Амины. Одна лишь мысль, что ее застрелили голой, после того как она спаривалась с любовником, вызывала отвращение. Не было сил смотреть, как гроб с ее телом опускают в землю, потому что хотелось плюнуть в яму, чего нельзя было делать в присутствии собравшихся на церемонии погребения. Как никогда в эту минуту Амина напоминала ему Регину, свою мать, которая также вероломно пыталась уйти от Абакяна к любовнику. Закончилось это плачевно, равно как и в ситуации с Аминой.

С ехидной улыбкой он читал в газетах о сердечном приступе, который помешал ему проститься с дочерью. Видимо, Нар постаралась таким образом объяснить отсутствие отца на кладбище. Но Абакяну было неважно, что скажут о нем другие. Сейчас его уже не заботило мнение посторонних, которые через неделю забудут об этой трагедии, увлеченные новыми скандалами. Он думал об Алексе Фреймане, и ненависть к покойнику не позволяла сойти с ума. Во всяком случае, так казалось Абакяну, который начал утрачивать чувство реальности, не понимая, что желает отомстить призраку.

– Джерри, – он, наконец, отвел взгляд от внука, который играл в саду, и повернулся к Патону, – его похоронили?

– Сэр? – недоуменно сдвинул редкие брови Патон, потом, догадавшись, о ком говорит босс, кивнул. – Два дня назад.

– Ясно, – Абакян постучал пальцами по папке, принесенной Патоном, в которой находилась уже тщательно изученная информация о семье Фрейманов-Хейзов. – Гарми молчит?

Патон расстегнул пиджак и уселся в кресло.

– Он взмок от работы. Но, увы, результатов нет. Кстати, наш Берт и Майкл Фрейман – первые в числе подозреваемых.

– Разве брат мог убить брата? – удивился Абакян. – У Берта, понимаю, был прекрасный мотив избавиться от неверной жены, при этом получить хорошее наследство. Но в чем выигрыш Фреймана?

– Тот же, что и у Берта. Деньги и власть.

– Какая власть может быть у Зильбермана? – презрительно скривил губы Абакян. – Сосунок!

– Я? – усмехнулся Патон, сверкнув черными глазами, казавшимися лишней деталью на его «рыжем» лице.

Этот вопрос заставил Абакяна улыбнуться.

– Не ты, – покачал он головой. – Продолжай!

– У Фреймана нет алиби на ту ночь. Он, Берт и, кстати, Нар члены одного стрелкового клуба.

– Это не делает их убийцами.

– Да, вы правы. Но и не снимает подозрений. В общем, по «горячим следам» ничего не удалось обнаружить, потому что и следов, собственно, не было. Сейчас проверяют стрелы, может, они какие-нибудь особенные, гильзы, тщательно изучают записи с камер наблюдения… но пока тщетно. Мистер Абакян, – позвал он старика, который, задумавшись, смотрел в одну точку.

– Я слышу тебя, Джерри.

Старик подошел к нему, протянул руку, чем вызвал недоумение у Патона, так как босс не любил прикасаться к людям, да и сам терпеть не мог, когда до него дотрагиваются посторонние, не входящие в ближайший круг его семьи. Патон поднялся и коротко ответил на сильное рукопожатие. Рука Абакяна была горячей, почти пылала, очень жилистой, с узловатыми длинными пальцами. Странно, но Патон почему-то считал, что у босса всегда холодные руки, поэтому удивился, почувствовав удовольствие от этого прикосновения.

– Спасибо, – сказал Абакян. – Сейчас отдыхай, – он посмотрел на часы. – Мне предстоит встреча с Нар и Бертом. Они уже приехали?

Патон утвердительно кивнул, направился к двери и резко остановился, услышав приказ: