Она вздохнула и отвернулась, чтобы не видеть лицо мужчины, который, к несчастью, все еще привлекал ее. Сафонов совершенно не изменился за этот долгий срок, что они провели вдали друг от друга. Темные волосы, загорелое лицо, легкие морщинки у глаз и яркие губы. Скольких женщин он целовал после того, как они расстались? Неуместный и по-детски глупый вопрос едва не сорвался с языка, но Полина вовремя опомнилась и лишь покачала головой.

– Утратила, – сказала она, рассматривая его ухоженную, спортивную фигуру. – Хорошо выглядишь для сорокалетнего дядьки.

– Ты не это хотела сказать.

– И что же, по-твоему?

– Сколько их было после тебя.

Полина ощутила, как кровь отлила от лица, так ей стало неловко.

– Ты плохо меня знаешь. Мне абсолютно не интересно, кого ты любил. Прощай, Роман.

Она оставила его в спальне, быстро прошла через огромную гостиную, схватила лежащее в кресле пальто и вышла за дверь. В тихом холле Полина задержалась на минуту, чтобы перевести дыхание, наконец, вышла на улицу.

Спустившись по ступеням, Полина не удержалась, посмотрела на окна второго этажа, но тут же отвернулась, заметив Романа, который также наблюдал за ней. По тротуару прошла дама средних лет, придерживая на поводке двух резвых далматинцев, которые приветливо завиляли хвостами и попытались обнюхать женщину. Дама свысока оглядела Полину, поджала губы и потянула поводки на себя, запрещая псам приближаться к худой, похожей на наркоманку, незнакомке. По счастливой случайности мимо проезжало пустое такси, Полина взмахнула рукой, прося его остановиться.

– В «Дорчестер», – назвала она адрес, спрятавшись на пассажирском сиденье.

По дороге в отель старалась не думать о Романе, просто смотрела в окно и безотчетно улыбалась. Потом улыбка резко ушла с ее лица. Полина прижала ладошки ко рту, вспомнив слова, которые бросила Майклу в лицо в день похорон Алекса. Казалось, только в эту минуту память полностью вернулась к ней, заставив побледнеть от горечи и сожаления.

Расплатившись с таксистом, она буквально влетела в холл отеля и побежала к лифтам. Сначала хотела воспользоваться лестницей, но поняла, что сил подняться уже нет. Все они были израсходованы на разговор с Сафоновым и стремительную пробежку по холлу. В лифте Полина несколько отдышалась, а когда двери открылись, быстрым шагом направилась к номеру.

– Поля, слава богу, – с облегчением вздохнула Тоня, увидев ее на пороге. – Майкл!

Когда брат вышел из спальни, на ходу отдавая последние распоряжения по телефону, касающиеся поисков Полины, она растерялась.

– Отбой, – сказал он в трубку, быстро осмотрев ее с ног до головы, оценивая физическое состояние.

В его лице не было упрека, лишь радость, оттого что с сестрой ничего не случилось. Полина нервно сглотнула, ринулась к нему и повисла на шее.

– Прости, – расплакалась она. – Прости меня, мой дорогой!

Отодвинув штору, Саркис Абакян наблюдал из окна кабинета за внуком, играющим в «городки» во дворе с няней. Мальчик, наконец, перестал плакать, сейчас он даже улыбнулся, когда с одного удара выбил «пушку», и старик обрадовался его настроению. С того дня, когда Саркису-младшему сказали, что мама умерла, из живого, веселого ребенка он превратился в тряпичную куклу: просто молчал, бездушно глядя перед собой. Мальчик отказывался от еды, лишь жалобно плакал у себя в комнате, спрятавшись в большом шатре, который получил в подарок от тети за несколько дней до трагедии. Вместе с ним не ел и дед. Стоя у входа в шатер, он уговаривал внука хотя бы попить, но тот молча лежал среди шелковых подушек и смотрел в яркий купол.

– Дедушка, я больше ее никогда не увижу? – спросил мальчик в день похорон Амины.

Старик с жалостью посмотрел на него, высокого, еще недавно улыбчивого и так похожего на свою тетю Нар, а сейчас какого-то маленького и серого, покачал головой, затем не удержался, сжал отчаянно мальчика в крепких объятиях.

– Нет, – смог он лишь выдавить из себя и почувствовал, как тонкие плечи дрожат в его руках. – Плачь, любовь моя.

– Ты говорил, что мужчины не плачут.

– Плачут, когда им очень больно, – сказал Саркис, сел в кресло и усадил внука себе на колени. – И не стесняются своих слез, потому что в них нет слабости. Есть только скорбь.

– Деда, – мальчик заплаканными глазами всмотрелся с его лицо, – я слышал, как говорили… будто маму убили за то, что у нее был любовник. Что это значит?

– Где ты это слышал? – пожалуй, слишком резко спросил Саркис, напугав мальчика, который сжался всем телом.

– В кухне, – признался он. – Мама больше не любила папу и меня?

– С чего ты взял?!

– Раз у нее был другой мужчина…

– Малыш, – старик взял внука за руку и ласково поцеловал в мягкую ладошку, – иногда взрослые совершают ошибки, ссорятся и даже расстаются. Да, они перестают любить друг друга как супруги. Но к детям это не относится. Что бы ни произошло в жизни мамы, я знаю, тебя она любила больше всех.

– Я не поеду на кладбище, – тихо сказал мальчик, и Саркис понял, что это не обычный каприз, а обдуманное решение, как бы нелепо это ни звучало в отношении семилетнего ребенка.

– И я, – ответил он. – Останусь с тобой.

После Абакян собрал в кухне всех работников усадьбы. Они боялись встречаться с ним взглядом, водили глазами по стенам и полу, втягивали шеи в плечи, в общем, выглядели испуганными, как провинившиеся дети. Сердце его переполняла ярость, хотелось схватить каждого за волосы и таскать по гладкой плитке, при этом молотя сковородами по головам. Вместе этого он лишь сверкнул глазами и спокойно произнес:

– Я не стану вас увольнять, как и кричать. Об одном прошу: сплетничайте за закрытыми дверьми. Иначе в следующий раз разговор будет другим.

Он был уверен, что просьбу его выполнят, и внук больше никогда не станет случайным свидетелем «занимательных» историй о жизни хозяев. Конечно, разговоры не прекратятся, уж очень волнующей была тема, но по крайней мере они не будут столь явными и неосторожными.

При мысли о том, что семью Абакян сейчас обсуждает каждый, кто хотя бы единожды слышал это имя, Саркис сморщился от негодования. Гнев переполнил душу, и он не понимал, на кого именно его направить. На убитую в постели любовника дочь, которая оказалась вовсе не той благородной девочкой, что жила в его воображении, или на ее мужа, допустившего подобное безнравственное поведение. Потом всю свою ненависть он направил на мужчину, который соблазнил Амину, запутал ее и погубил. Зятя своего, как ни странно, Саркис уже не считал главным виновником случившейся трагедии, лишь испытывал к нему глубокое презрение, которое проявлялось в полном игнорировании. Виделись они лишь в тот день, когда Абакяну позвонила Нар и сказала, что сестру убили. Это был короткий разговор, без слез и сантиментов, видимо, дочь еще не осознала произошедшее, поэтому вела себя сухо. Она спросила отца, приедет ли он на опознание или же это сделают они с Бертом. Абакян немедленно покинул поместье и выехал в Лондон. Только когда увидел тело Амины, понял, что это не кошмарный сон, а реальность. Он не подошел близко к своей девочке, издалека смотрел на лицо дочери, стараясь не глядеть на раны в ее груди и след от пули во лбу. Зато Нар склонилась над сестрой, задумчиво провела рукой по волосам, слипшимся от крови, и перевела взгляд на Берта, трусливо прятавшегося за спиной Абакяна.