class="v">Вот мы варим на ужин в котле карася,

Вот нам песню щебечут скворцы.

Вот полкан прикатил, подбородком тряся:

«Так держать, — говорит, — молодцы!»

Воронья полно, глины, гнуса,

И при помощи кобеля

Нас курирует пьяный мусор,

И черна вокруг мать-земля.

Я пузырь нашёл из-под виски

И записку вглубь запихал:

«Всем привет — родным, дальним, близким,

Я в плену погряз, я пропал!»

Сургучом бутыль закупорить

Я хочу, а мне: «Кыш, балда!

Здесь же озеро, а не море,

Как ей плыть, скажи, и куда?»

…Лето кончилось. Мы обратно

По пустым полям прочь пошли.

Мы работали за бесплатно.

Мы дворец ему возвели.

Спины скрючены от печали.

Рожи белые, словно мел.

«Ни хрена себе, погуляли!» —

Петька челюстью прогремел.

Поезд. Едем домой. Нас тоска обожгла,

Словно к сердцу приставили ствол.

Снова шарик. Напёрстки. Портвейн из горла́.

«Ложьте деньги на стол!» — нам шипят из угла.

У Петрухи заначка. Была не была!

Есть рубли! Мы их ложим на стол…

1997

«В окнах знакомых погасли огни…»

Следующие несколько песен связаны с темой отъезда моих земляков на чужбину, за моря разные океаны, за лучшей долей. Миллионы россиян живут вне своей Родины — географически, по крайней мере, Бог им в помощь — нормальная, в принципе, история, но с советских ещё времён отъезд в эмиграцию близких мне людей был для меня настоящей драмой. «От прощальных рукопожатий похудела моя рука» — писал мой любимый поэт Александр Галич. У меня, пожалуй, в этом смысле рука почти отсохла за все прожитые годы — настолько много моих товарищей уехало. В общем, я по-настоящему обожжён этой темой, отсюда и песни, где она звучит.

В окнах знакомых погасли огни.

Братцы, вас нет и не будет, я знаю.

В небе луна, словно рана сквозная.

Пыль да потёмки, куда ни взгляни.

Светка, прощай, нам чаи не гонять

В старой квартире на Сивцевом Вражке.

Бравый балбес в милицейской фуражке

Дрянь здесь какую-то хлещет из фляжки, —

Радость, раздолье ему, благодать.

Ветер трамвайные рвёт провода.

Душу сквозняк леденит и пронзает.

Родине плохо, с отчизной беда,

Если друзья насовсем уезжают.

В сердце, в упор, словно в борт корабля,

Лупит тоска, как шальная торпеда.

Светка мне пишет: «Не жди, не приеду,

Вот и дошла до кромешного бреда

Наша с тобою родная земля».

Братцы, мой город без вас не жилец,

Снова его холода окружают.

Родине крышка, отчизне конец,

Если друзья навсегда уезжают…

1999

««Покинь этот дом, с ним всё ясно, чего же ты медлишь…»

«Покинь этот дом, с ним всё ясно, чего же ты медлишь?

Измена и страх здесь ночуют за каждым углом!» —

До судорог стонут дверные скрипучие петли,

И печь, задыхаясь, им вторит: «Покинь этот дом!»

Пропащие годы мне шепчут: «Мы были, да сплыли,

Твой поезд ушёл, ты один на перроне пустом»,

И сад за окном, сквозняками прошитый навылет,

Последним листом шелестит мне: «Покинь этот дом!»

Бродячие призраки — тени убийц и убитых

Шершавыми лапами мнут и мусолят мой мозг.

С утра мне в лицо — ветер с моря, как вечности выдох,

И тот околел, и к ступеням осклизлым примёрз.

Он сдал все дела, мой товарищ далёкий и давний,

И звёздное небо шальные таращит глаза

На чёрные сучья, что, выбив и стёкла, и ставни,

Сквозь дом проросли, искромсав, изломав образа.

«Покинь этот дом, или сразу вскрывай свои вены,

У Бога до буквы расписан последний погром —

Скрипят, холодея, и хрипнут от хохота стены, —

Мы рухнем сегодня, беги и забудь этот дом!»

Сивухой несёт от земли, от горбатого пола,

И гнилью, и гарью от шкафа, где тысячи книг.

В дырявой бадье домовой поселился весёлый,

Последний наш с ним под гармонь репетирует крик.

Когда этот дом дух испустит и будет не в духе,

Я снова начну ладить доски, стучать топором —

Потом, а пока что я обух грызу с голодухи

И, челюсть ломая, ору себе: «Брось этот дом!»

И сердце в груди, как кувалда, стучит и колотит,

Кричу в небеса: «Эй, хоть вы там, откликнись, кто жив!»

Но вязнут слова мои, тонут во мгле, как в болоте,

И падает дом мой, роняя обломки в обрыв…

1989

««Богом проклята эта земля, здесь дышать уже нечем»…»

«Богом проклята эта земля, здесь дышать уже нечем» —

Так решил он — здесь только и будет, что смерть и беда.

Он по улицам бродит родным целый день, целый вечер.

Завтра утром ему улетать насовсем, навсегда.

Всё растает, уйдёт, уплывёт — этот снег, эти лица,

И вот это кафе — он сто раз здесь гулял, пил до дна.

…Если дома весь день не сидеть, чудо может случиться —

Вон, в углу — свечи, стол, и она в полутьме у окна.

Он зашёл, он присел. Ну и ну, десять лет пролетело.

«Как ты, где? Муж? Семья? Что вообще-то? Какие дела?

«Да тебя, дурака, всё ждала, а потом надоело.

А потом — суп с котом. Мужа нет. Был да сплыл, прогнала.

Ну, а ты, сам-то как?» «Жизни нету вокруг, уезжаю.

Так возьму вот и взмою на лайнере в синюю высь.

Там, Бог даст, вдалеке всё, что здесь упустил, наверстаю».

«Что ж, удачи, —