Зрачки девочки двигались под веками, словно котята, играющие под одеялом.

– Тоже не спишь? – спросил Мыш.

– Уснёшь тут… Жара, как в тропиках. Да ещё и Альберт старается. Хотя это как раз наименьшая из проблем. Я и не в таком содоме засыпать умудрялась… Как думаешь, – спросила Ветка, – что будет, если Альберт с пьяных глаз дверь в зрительный зал откроет? Не сожрут его леопарды?

– Да не должны. Он же за сцену ходить больше не может. Так что он их наверняка и не увидит вообще, леопардов-то, – предположил Мыш. – И они его, скорее всего, тоже. Думаю, он в безопасности.

– Он-то да. Но что будет, если он откроет дверь и котятки вырвутся сюда? А? Мы проснёмся утром, пойдём зубы чистить, а тут – раз! Сюрприз!

– Да уж… Не дай бог.

– Какой бог?

– Дионис, конечно, – со вздохом сказал Мыш.

– Знаешь, давай я после каждого спектакля буду эту дверь на волосок запечатывать.

– Это как?

– Наклею на дверь и на косяк маленькие кусочки пластилина и протяну между ними волос. Каждый раз после таких Альбертовых загулов будем проверять, не открывал ли он ночью дверь.

– Ну да. Чтобы уж без сюрпризов.

Они помолчали. Мыш продолжал, не стесняясь, разглядывать лежащую с закрытыми глазами Ветку.

– Я тут Маркеса читал.

– О… – протянула Ветка. – Маркес…

– Да, он, как калейдоскоп. Не надоедает.

– Афоризм? Твой?

– Угу.

– О чём рассказ?

– О золотых рыбках, которых запускают в вены людей…

Мыш затих, глядя на освещённую уличным светом девочку. Кожа её была столь тонка, что жилки и вены проступали из-под неё, похожие на очертания водорослей или кораллов.

– Помнишь этот рассказ?

– Конечно.

– Я бы… – горло Мыша вдруг пересохло. – Я бы очень хотел стать золотой рыбкой и путешествовать внутри тебя.

Ветка молчала, и даже глаза её остановились под кожей век.

– Я бы… – неуверенно начал Мыш. – Я бы начал путешествие здесь.

Он тронул венку на её виске. Повторил пальцем её контуры. Тонкая, цвета речного льда, жилка вздрогнула.

– Я бы очень хотел побывать во всех изгибах и уголках твоего мозга. Может, что-то понял бы о тебе.

Венка нырнула в волосы. Палец Мыша остановился.

– Хотя, наверное, никто и никогда не сможет сказать, что понял другого человека. Думаю, это вообще невозможно.

Он провёл по синеватой линии в обратном направлении, миновал висок, скользнул по щеке, тронул шею и остановился.

– У тебя очень красивые вены. По крайней мере, снаружи. Мне жаль, что я не золотая рыбка и не знаю, какие они изнутри. Но здесь они широкие, и это наверняка понравилось бы мне, будь я рыбой… Нырял бы в струях, боролся с течением. Мне нравится бороться с течением. Рыба сильна настолько, насколько сильному течению она может противостоять.

– Ты решил сегодня сыпать афоризмами, – с неловким смешком сказала Ветка.

– Да, пытаюсь блеснуть умом, – улыбнулся Мыш, продолжая водить пальцем по вене на шее девочки.

– Продолжай. У тебя получается.

Мыш постучал подушечкой пальца по выступающей ключице.

– Ты её ломала? Она искривлена.

– Да, было. Неудачно упала.

– Здесь венка теряется, и я могу только предполагать, куда она идёт дальше.

Он тронул точку под ключицей.

– Наверное, сюда.

Он сместил палец вправо, влево.

– Или, может, сюда. Или сюда. Дальше я отправился бы к твоему сердцу. У тебя должно быть очень красивое сердце. И я, золотая рыбка, настолько маленькая, что десяток таких уместится на кончике иглы шприца, поплыл бы туда. В твои сокровенные кровавые водопады. «Сокровенные», «кровавые», однокоренные слова…

Мыш замолчал, глядя на кончик пальца, трогающего Веткину кожу.

– Кстати, я могу остановить работу своего сердца. Хорошо, не остановить, но сделать так, чтобы оно пропустило удар, могу.

Веткины веки дрогнули.

– Верю.

Снова послышалось уханье молотка, заколачивающего двери. Альберт опять что-то запел, но никто не обратил на это внимания.

Голос Мыша упал до шёпота.

– Если б я мог, я бы остался жить там, в твоём сердце… В твоих горячих солёных водопадах.

Он провёл линию дальше, к солнечному сплетению.

Сплетение вздрагивало часто, в такт пульсу.

Мышь прошёл вдоль одного ребра, потом другого.

– А больше всего я хотел бы, чтобы мы плавали вместе с тобой. Как рыбы. Ты рыба, я рыба… Представляешь, мы могли бы вместе нырять в водопадах, плескаться на отмелях, прыгать на перекатах…

Он тронул сгиб локтя девочки. Прошёл вверх, вниз по руке…

Из глубин театрального лабиринта, очень глухо, почти на самом пороге слышимости, донёсся звериный рёв.

Мыш вздрогнул.

– Слышала?

Ветка кивнула.

– Это уже не Альберт.

– Леопарды?

– А кто ещё?

– Надеюсь, Альберт не выпустит их.

Режиссёр как ни в чём не бывало продолжал бухать молотком и орать песню. Он ничего не слышал.

Дети долго и чутко прислушивались, но хищники больше не напоминали о себе. Часы пробили два часа ночи, потом три.

Альберт угомонился, видимо, утомился и уснул где-то.

– Давай и мы спать, Мышик, – сказала Ветка, устало закрывая глаза. – Завтра спектакль.

Золотая рыбка

…Снега казались бескрайними. Мыш и Ветка брели через равнину, залитую холодным светом большой, как кремлёвский циферблат, луны, и равнине, казалось, не будет конца.