сам для себя. Прошла неделя с тех пор, как наш рыжий падаван победил Эрвина в бойцовском клубе. Как так вышло? Позвонил Петрович. Все-таки его звонок состоялся, хоть и не тем же утром и не в тот же день. Сказал, мол, Огонёк попросил заехать, и сам он уже там. Для чего никто не объяснил. «Ехай сюда и всё» — бросил усатый здоровяк в трубку и повесил её.

Я вздохнул. Дело было после дневной смены и больше всего мне хотелось домой, обратно к жене. Но когда друг просит приехать, тем более такой, как Петрович, не явиться — преступление. Да и на Огонька хотелось посмотреть. Потому что с момента его победы никто не слышал про него ни слова.

Квартира эта находилась достаточно далеко от метро, в глубоком, спальном районе, где ещё сохранились исключительно продуктовые магазины — не сетевые, а обычные, — и аптек было не так много, а не столько, что на углу стоит по две штуки разом. Грубо говоря, место было хорошим, хоть и добираться до метрополитена не всегда удобно. Но какой-то большой проблемой мы с Петровичем это не считали. Да и Огонёк, видимо, тоже.

Поднявшись на третий этаж, я постучал в дверь квартиры. Через минуту открыл Петрович.

— Здоров, Арыч. Проходи.

— Здоров, Петрович. Как оно?

— Сам пока не знаю, — сказал друг. — Но щас узнаем.

— Решил интриги навести? И чего тут так темно? Забыли где свет включается?

Петрович покачал головой.

— Сказал: свет не нужен. Не знаю, Штиль, не задавай мне вопросов. Я также как ты приехал, сам без понятия, что и куда. Ладно, пойдем.

Мы прошли по небольшому коридору и открыли дверь в единственную комнату. В комнате, на балконе, спиной к нам стоял Огонёк. Окно было открыто.

Парень повернулся к нам. Выглядел он не так уж и плохо — голова моментами была перебинтована, где-то висел лейкопластырь, но в целом Гаргарьин достаточно крепко стоял на ногах.

— Привет.

— Привет.

— Как ты?

— Пойдет. Заживаю понемногу, до полного восстановления ещё долго, но все будет нормально. Бой оказался чуть легче, чем я думал.

— Это хорошо, — сказал я. — В жизни бывает так, что вроде все легче, чем кажется, а потом на тебе: долг в три миллиона и геморрой в придачу. А потом, когда потихоньку всё разруливаешь, то и говоришь: Господи, спасибо, что это был геморрой, а не что-то похуже.

— Геморрой тоже не самая приятная штука.

— Что верно то верно, — буркнул Петрович.

— Итак… — я кашлянул. — Зачем ты позвал нас, друг? По делу или просто потусить?

Серёжа опустил подбитые глаза. Передёрнул усами. Потом словно собрался с силами и поднял голову:

— Я не знаю, насколько это необходимо, но я должен вам кое-что рассказать. Точнее, может и не должен, потому что вы тогда можете посчитать меня сумасшедшим. Возможно потому, что эта история — ну, наша, — она совсем не фантастическая, а вполне себе настоящая. Но кто сказал, что в ней не может быть чего-то странного?

Мы с Петровичем переглянулись. Глаза уже привыкли к темноте.

— Только я не знаю, хорошее это странное или плохое.

— Жги, Серёж, — здоровяк внимательно посмотрел на парня. — А там уже будем обдумывать, чего оно и куда.

Я кивнул.

— Садитесь за стол, — Огонёк кивнул головой на небольшой квадратный стол, стоявший справа от нас. Мы с Петровичем послушались, благо, у нас были табуретки — мы с ним сами их мастерили. — Не так давно, — начал Серёжа, — со мной случилась одна странная штука. Но началась она просто: я уснул. Сплю, значит, и потом резко понимаю, — Гаргарьин поставил локти на стол, усевшись рядом, — что я, кажется, и не сплю уже, а стою. Передо мной здание, похожее на пирамиду: ну, знаете, массонскую. И вокруг все в таких серых, стальных цветах, будто дождь идёт, хотя никакого дождя и не было. И тут я понимаю, что одет в идеальный костюм-тройку. И люди идут туда-сюда мрачные и серьезные. Мне стало не по себе, и я открыл глаза. Какой-то частью сознания я понял, что это сон, но когда я открыл их, то не проснулся, как думал, а упал в беспамятство, похожее на полудрёму. А потом я открыл глаза снова и оказался в снежном лесу. Да, вы не ослышались. Воздух был идеально чистый: я даже почувствовал его на какое-то мгновение. Вокруг поднимались высоченные ели, укрытые ярким, блестящим снегом, стоял ясный день. Через какое-то время я вышел на крутой склон, откуда открывался вид на остальную часть леса: всюду виднелись горы, сверкающие под ярким солнцем. Никакой цивилизации, абсолютно. И я проснулся опять.

Огонёк замолчал. Мы с Петровичем снова переглянулись, затаив дыхание. Говорить ничего не стали. Каждый бармен знает, когда вопрос надо задать, а когда нет.

— Следующий сон был ярче, чем остальные, но таким же живым, — Серёжа задумчиво посмотрел в стену. — И в этих снах были вы, парни.

Он снова замолчал на полминутки, после чего продолжил:

— Это был бойцовский клуб. Наш, в который мы ходим. Он забит до отвала и не особо похож на себя. Да, всюду сигареты и дым, где-то мигает барная стойка, но люди на диком взводе, каждый напряжен так, будто на ринг сейчас выйдет он. Я стою у ограды ринга в углу. Ты, Петрович, в первом ряду. Я смотрю вокруг, не понимая, что вообще происходит, и тут замечаю бойцов. Один из них падает, расплескивая свою кровь на пол. А над ним ты, Ар. Кулаки в крови, весь в поту, орёшь так, что дрожат стены клуба. Толпа словно взрывается. А потом я просыпаюсь.

Наступила тишина. Мы с Петровичем в который раз переглянулись.

— Знаю, — Огонёк кашлянул. — Вы думаете, что мне приснилась пара ярких снов, я перед этим перебрал с пивом, или ещё что, но поймите, эти сны были настолько настоящими, что настоящее некуда. Вот как я с вами говорю — такие и сны были.

— Ну… — я почесал щетину, — знаешь, так тоже бывает. У тебя был, в конце концов, важный бой. Ты мог без проблем погибнуть. Пост-состояние стресса, или как его там. Мозг человека почти не изучен. Уверен, он и не такие фокусы может выкинуть.

— Да, но…

— Думаешь, это были не простые сны? — Петрович посмотрел на Огонька.

— Да.

Я скептично посмотрел на здоровяка.

— Петрович, ну ты-то куда тулишь?

— У меня тоже такое было, Арыч.

— И что?

— Мозг, как ты сказал, штука неизученная, а сны — они в мозге идут, скумекиваешь? Чисто если подумать, то они, мозги,