— Пятьдесят две реки питают ее, — рассказывал Михран команде. — И лишь одна осушает. Сами увидите.

И они увидели, что смогут идти по озеру под парусом. Бруни, Вигот и Слоти собрались с силами, напрягли уставшие руки и развернули, вздернули, закрепили парус на мачте.

Несколько дней они плыли по темному, узкому руслу, пока судно медленно бороздило реку вверх по течению среди дремучих лесов… а теперь мир вокруг стал свежим и просторным.

Сольвейг, опершись на планшир, вглядывалась в бездонную глубь. Лодка, треща и хлопая парусом, подпрыгивала на ветру. Брита взволнованно позвала Вигота: она поймала огромную рыбу. Тот помог ей затащить рыбину на палубу, а Сольвейг вспоминала времена, когда они с отцом и сводными братьями рыбачили на берегу фьорда Трондхейм.

«Блубба, ты знал, что я чувствовала, когда ушел отец. И когда ты рассказал мне о своем желании, я расплакалась. Тебя хорошо назвали — завернутый в собственный жир. Я буду рада снова встретить тебя.

Ох! Сейчас весна уже вовсю сияет во фьордах.

Весной мы распахиваем настежь двери. Весной на нас нападает жажда действий. Мы выметаем паутину и пепел, проносимся вихрем по дому. Мы чистим маслобойню и кузницу, выгребаем мусор с навеса на маленьком отцовском причале… Я ставлю на стол подснежники и фиалки… И разбрасываю их на могиле моей матери. Приходит весна, и мы поем, мы танцуем…»

У Сольвейг заболело сердце.

«Эдвин прав, — подумала она, — я должна спрашивать себя. Лучший способ подготовиться — это задавать себе вопросы; потом, когда что-нибудь произойдет, я буду уже готова».

Плывя по озеру, все говорили друг другу, что в жизни не видели такого яркого света. Такого яркого, сказала Одиндиса, что перед ним отступит ночь. Надежда наполнила их сердца; неподалеку от их судна Сольвейг насчитала восемь маленьких челнов. Человек, ловивший рыбу в самом ближнем из них, помахал ей рукой. Девушка улыбнулась и помахала в ответ.

За ними следом неслась стайка небольших птичек. Сольвейг и Брита наблюдали, как скользили они над самой поверхностью озера — кончики перьев почти касались воды, — а потом дружно поднимались ввысь и камнем бросались вниз.

— Как у них это получается? — спросила Брита.

Сольвейг покачала головой:

— Они просто умеют.

Дорога через озеро заняла целый день. Перед тем как судно вошло в устье Ловати, Михран созвал всех и объявил:

— Лучше вам знать. В этой стране говорят: «Лучше ведьмы и демоны, которых знаешь».

— Лучше чего? — спросила Брита.

— Лучше тех, которых не знаешь, — ответил тот и лучезарно улыбнулся девочке. — Так вот! Ловать в два раза длиннее Волхова, и каждый день сложней предыдущего. Река все уже и уже… — Михран сжал шею руками и раскрыл рот. — Мы под парусом два дня. Затем вы грести, и грести, и грести, а я веду вас среди камней и отмелей.

Одиндиса взглянула на мужа, и тот поморщился. Но они были не единственными, кто спросил себя: а мудро ли поступил Рыжий Оттар, решив поехать аж до самого Киева?

— А после, — продолжал Михран, — вы будете тянуть, и толкать, и катить эту лодку.

— Что это ты говоришь? — потребовал ответа Бард.

— По сухой земле. Сухо-мокрой земле. Мы подойдем к верховьям… можно так сказать — «верховья»?

— Продолжай, — велел ему Оттар.

Михран кивнул:

— Верховьям Днепра, великой реки, которая помчит вас вниз по течению. — Он раскрыл ладони, и голос его зазвучал звонче: — Вниз по течению до Киева. Вниз до… Черного моря.

— Сколько дней? — спросил шкипер.

— Если богам будет угодно… двадцать два дня до Киева.

— Двадцать два! — воскликнула Бергдис, тихо присвистнув.

— Если эта река не слишком много воды, мы будем в Киеве в последний день мая. Быстро мы должны плыть, и молить, чтобы Мокошь быть с нами, но сейчас мы плывем под парусом, мы говорим, мы смеемся, мы едим, мы пьем, да?

— Можно еще порыбачить? — спросила Брита Вигота.

— Вперед! — угрюмо приказал Рыжий Оттар.

И снова Сольвейг раскрыла свой мешочек. Проверив, что золотая брошь, как и положено, лежит на дне, она покопалась, отыскивая фиалково-серую бусину и какой-нибудь обрывок кожи. Она отрезала от него тонкую полоску, нанизала бусину и продела шнурок через голову. Бусина колыхалась между холмиками ее грудей, пока девушка работала над недоделанной иголкой — той самой, которую пыталась украсить, когда накололась на шило, — и вскоре привлекла внимание Вигота. Юноше не хотелось на нее смотреть, но он не мог отвести взгляда.

— На что это ты глядишь? — спросила его Сольвейг.

— Ни на что.

— Лжец!

— О сладостная страна, — заметил он.

Сольвейг тут же залилась румянцем и накрыла растущую грудь руками.

Вигот заигрывающе ей улыбнулся.

— Видел раньше эту бусину?

— Нет.

— Видел. — Сольвейг повысила голос. — В мастерской Олега.

— Дай-ка взгляну.

— Не распускай рук!

— Не выходи из себя! — отпарировал с ухмылкой Вигот.

— А на пристани? — настаивала Сольвейг. — Когда на меня напали собаки?

Девушка заговорила так громко, что привлекла всеобщее внимание.

— Я же сказал тебе, что никогда ее не видел.

— Ты лжешь! — вскричала она. — И знаешь, что лжешь! Это мой третий глаз, а у тебя глаза вора!

Вигот втянул щеки и сплюнул на палубу.

— Поклянись, что не поднимал бусину. Поклянись, что не продавал ее.

— Незачем мне клясться.

Бергдис встала и, словно огромная кошка, попыталась достать Вигота когтями.

— Аххххх… — прорычала она медленно, напирая на каждое слово. — Но ведь есть же причина клясться, Вигот. Есть причина.

Вигот уставился на нее неподвижным взглядом.

— Я знаю кое-что, что тебе неизвестно, — злорадно пропела женщина.

Бергдис вперевалку направилась обратно в трюм, и Рыжий Оттар приказал Виготу и Сольвейг следовать за ней. Вся команда, за исключением Торстена, который оставался у руля, пошла вместе с ними.

— Итак, — сказал шкипер. — Сольвейг, ты обвинила Вигота в том, что он украл и продал твою стеклянную бусину. И все же она на тебе…

— Если он украл бусину, — задумчиво проговорил Бруни, — то мог бы украсть и что-нибудь покрупней.

— А ты, Бергдис, — продолжил Оттар, — ты что-то знаешь.

Бергдис оскалилась и медленно втянула воздух, будто натачивая зубы. Обратила взгляд на Вигота.

— Мразь! — прошипела она.

— Ладно, — обратился Рыжий Оттар к Сольвейг. — Сперва ты. Нельзя обвинять человека, не имея надежных доказательств. Только не на моем судне.