На гравюре конца XV века наборщик выбирает шрифт для макета.

Расположение было продиктовано прежде всего традициями писарей, которые соблюдали изящное равновесие двух столбцов текста с широкими полями для красоты. Страница размером в половину листа (30,7 × 44,5 см) состояла из двух прямоугольников – целой страницы и ее текстовой области – при подборе размеров основывались на так называемом золотом сечении, которое задает ключевую зависимость между короткой и длинной сторонами. Пропорции сложны для вычисления и представляют собой иррациональное число, как пи, но это соотношение составляет примерно 5:8[2]. Данные пропорции, а их знали еще древние греки, когда строили Парфенон, особенно приятны глазу, поэтому они были распространены как в архитектуре, так и в искусстве. При наборе эти пропорции оправдывают себя, поскольку, если строка слишком длинная, глазу бывает трудно найти начало следующей, если расстояние между строками не является непропорционально большим, и если строки намного короче, то они выглядят обрубленными. Но поскольку ни текст, ни страница по размерам не соответствуют золотому сечению, Гутенберг, возможно, лишь следовал традиции.

Более того, традиция писарей требовала, чтобы текст не располагался по центру. Сверху и слева оставались широкие поля, которые были вдвое меньше, чем поля справа и снизу, хотя те и другие были строго пропорциональны всему тексту. Гутенберг собирался изменить все это на свой страх и риск.

Одна из особенностей расположения текста на странице, похоже, являлась изобретением Гутенберга, – выравнивание по правому краю. Писари так размещать текст не могли, поскольку, начав строку, не знали наверняка, где она закончится (отсюда все эти сокращения и повторения нескольких букв подряд – ведь они изо всех сил пытались втиснуть свои тексты в жесткие рамки длины строки, но им это не удавалось, и в нижней части страниц получался немного рваный правый край текста). Наборный текст дал возможность реализовать этот идеал писарей путем подгонки уже набранной строки с помощью добавления тонких полосок из свинца между словами. Так реализуется печать вразрядку, очень аккуратная геометрически. Но при этом возникает очередная проблема. Раздвигая слова, чтобы заполнить строку, вы рискуете получить слишком большие пробелы между ними. Задача верстальщика состоит в выработке приятного для глаз баланса между шириной столбца, размером шрифта и пробелами между словами и строками.

Вот что говорит один из мастеров современной типографии, Эрик Джилл, известный как своим эксцентричным сексуальным поведением, так и безупречным художественным вкусом.

Равномерные пробелы являются большим подспорьем для легкости чтения: отсюда и приятность для глаз, поскольку взгляд не спотыкается о шероховатости, неравномерность, суетливость и скученность, которая появляется как результат неравномерности пробелов… Можно сказать, что равномерные пробелы сами по себе желательны, разной же длины строк, наоборот, лучше избегать; видимая равномерность пробелов и одинаковая длина строк могут быть получены, если длина позволяет разместить более 15 слов в строке, но наилучшая длина для чтения – не более 12 слов.

Размеры двух колонок в Библии Гутенберга в сумме приближаются по занимаемой площади к золотому сечению. У страницы Библии почти те же пропорции. Такие же пропорции имеет площадь, занимаемая текстом на листе многих книг.

В строке Гутенберга помещается в среднем около 5–7 слов. Почему же он выбрал короткие строки? Потому, что Библии были предназначены не для быстрого чтения про себя, а для внимательного чтения вслух. Поэтому он рискнул пойти на издержки узких столбцов, что, по мнению Джилла, спорно, поскольку «слова и фразы слишком разрезаны». Тем не менее верстка Гутенберга красивая, равномерная и нескученная. Он достиг этого, используя все те маленькие хитрости болеесжатого шрифта писарей, о которых мы говорили, и, кроме того, избежал несколько стерильного вида современной верстки, проявив немного гениальности: он не считал переносы и знаки препинания символами, поэтому они порой выходили за правый край, привнося приятный элемент отдыха для зрения, устраняя строгую четкость общего оформления путем добавления красивого разнообразия деталей. Такого оформления линотипные машины и текстовые редакторы на компьютере либо не могут сделать, либо не делают автоматически. В таком большом количестве аспектов Гутенберг и по сей день остается мастером. Эта маленькая деталь заслуживает более подробного рассмотрения, поскольку показывает, до какой степени он был одержим идеей качества; кажется, что подобная одержимость выходит за рамки здравого смысла. Действительно, технически невозможно добиться того, чтобы отдельные символы выходили за край текста. Однако порой это требовалось из-за знаков переноса. Верстка должна укладываться в шаблон, и необходимость внести в линию еще один знак может ее развалить. Поэтому, чтобы в конце строки мог всегда поместиться знак переноса, каждая строка должна иметь отступ, достаточный для этого. Таким образом, ширина столбца основного текста меньше ширины полосы набора на длину знака переноса. Подобная практика быстро попала в немилость, так как наборщики не хотели вникать в такие тонкости. И заставить заниматься этим своих людей (а соответственно, увеличить расходы) – сложное решение, ведь подобную мелочь заметят не все. Немногие и немногие, разве что им кто-то укажет на такой недостаток. Очень правдоподобное объяснение заключается в том, что Гутенберг стремился к совершенству не только потому, что это было кульминацией труда всей его жизни, но и потому, что только совершенство, выходящее за пределы возможностей любого смертного писаря, убедило бы князя или архиепископа совершить покупку. Я думаю, что знак переноса был значимой деталью, видимой лишь внимательному взгляду и доказывающей Его Величеству и Его Высокопреосвященству, что, хотя печатная Библия и похожа на работу лучших писарей, на самом деле она находится на порядок выше, являясь чем-то «сверхписарским», сверхчеловеческим, а следовательно, с оттенком Божественного. Какой правитель, когда ему предоставляют возможность внимательно присмотреться к новой технологии, останется равнодушным и откажется от приобретения книги!

Гутенберг также должен был придумать, как упорядочить страницы. Поскольку в готовой книге листы бумаги согнуты, разрезаны и собраны в тетрадки, страницы не печатаются в прямой последовательности. Нужно было разработать сложную последовательность: пять отпечатанных с двух сторон листов, каждый с четырьмя непоследовательными страницами, собирается в тетрадь из 20 страниц.