— Как же теперь чемодан забрать? — прикидывал он, растирая задницу, принявшую на себя контакт с землёй. — Всё уложено в расчёте на три месяца путешествий. И пятьдесят тысяч в футляре от бритвы «Харьков».

Понимал Алексей Иванович, что майор Шура душу из него вынет. У него же фальшивка фотографическая на руках.

— А фотографы, мать их, меня, конечно, сдали. А если и нет — он всё равно из меня признание вынет. Не зря его волчиной зовут. Зверь, мля! Вот же повезло мне! И, главное, пугать его бесполезно. Не боится ничего и никого. Точно псих. Только психи страха не имеют. А мне надо срочно сваливать туда, где даже он не догадается искать. В Литву. К армейскому корешу Ромасу Лусису. И билет, мля, в чемодане. Надо как-то Вальку из дома вытащить, чтобы чемодан тихо забрать, во!

Он побежал к соседке Коноплянниковой.

— Катя, дорогая! Ты нашу с Валькой жизнь знаешь. Как собаки чужие грызём друг друга.

— В основном она тебя жрёт без соли и постного масла, — ответила Катерина. — Чего от меня надо?

— Вытащи её к себе на пять минут. Мне чемодан забрать надо. Уезжаю я. Отдохну от неё в Гаграх месяца три. Потом вернусь.

— А вот пусть она мне поможет штору повесить, — и Катя сорвала с окна плотную ткань, названия которой Русанов не знал. Сорвала и пошла к Валентине. — А ты бегом давай, через окно залезь, хватай чемодан и чеши под всеми парусами. Я ей не проболтаюсь, не дёргайся.

Через десять минут Алексей Иванович узкими улочками старого города бежал с желтым чемоданом к вокзалу. Поезд на Москву — через час. А оттуда самолётом — в Клайпеду. Хрен Малович его там искать будет. И час с трудом, но прошел. В купейном вагоне тепловоз быстро потащил Русанова от всех грехов подальше. В купе он познакомился с ребятами из управления теплосетей. Слесари ехали на стажировку в Москву поднимать разряд. Все, если их не загнобят, получат высший, шестой разряд и зарплата у них будет больше, чем у Русанова — двести сорок рублей.

— За знакомство и успех на стажировке надо бы приголубить чуток. — Сказал весело Валера, светловолосый, с чистыми как у ребёнка голубыми глазами.

Каждый достал из рюкзака по бутылке «Столичной». У Русанова были для общего пользования только бутерброды с красной икрой.

— Вот, — стеснительно сказал он. — Брат в кооперативной системе работает. Им там иногда деликатесы дают.

К вечеру все перенасытились «напитком богов», передрались из-за того, что у двоих из них инструмент новый, а вторым двум его не выдали. Потом они привязались к Алексею Ивановичу.

— Ты кто такой! — держал его за грудки голубоглазый. — Чего в нашем купе торчишь? Тебя звали?

— Выкинем его в окно, — предложил маленький, толстый и лысый Иван Степанович. — Гля — кось, желтый чемодан у него. Как у бабы! Только серьги в уши воткнуть — на мужика станет вообще не похож.

Окно никто открыть не смог. В трудах парни потеряли силы, боевой настрой и скопытились. Уснули они мёртвым сном и ещё сутки до Москвы Русанов ехал спокойно, если не считать трёхголосого с присвистом храпа соседей.

Билет из Москвы в Клайпеду купил он прямо в Шереметьево и через полтора часа на такси подкатил к красивому восьмиэтажному дому, где жил армейский дружбан Ромас.

Русанов рассказал ему вообще всё про себя. Литва — она вон аж где. Кто услышит из кустанайских? А сам Лусис не болтун. Он, как и все прибалты, говорил мало и медленно. Поседел, постарел. Брюшко заимел. Работал начальником цеха на судоремонтном заводе. Получал аж триста рублей. Ну, Литва! Заграница! Почти Европа.

— А милиция тебя здесь не будет искать? — Ромас со смаком выпил стакан «Цоликаури». Алексей смог довезти. Для купейного общества и красной икры было жаль. Но не дать ничего — опасно. — А то я тут на хорошем счету. Депутат горсовета. И вдруг преступника прикрываю. Выгонят из депутатов. А это хоть и не большая, но власть.

— И в Австралии искать не будут. Живи спокойно. В Кустанае толком и не помнят, что есть Литва, а Клайпеда для них вообще неизвестная планета. — Успокоил Алексей Иванович армейского товарища.

— Ну, раз так, то и ты у меня живи пока не надоест, — пожал ему руку Ромас. — Я один. Жена ушла три года назад. Пил я крепко. Сейчас иногда девушек для усмирения плоти привожу. Ты ж часик-два по городу всегда сможешь погулять?

— Ночью? — ужаснулся Русанов.

— Ночью я сплю, — засмеялся Лусис. — Мне, как и тебе — полтинник. Ночью надо сил набираться, а не тратить. Они днём приходят, девочки.

И стал Русанов сразу же на время литовцем. Гулял по городу неторопливо. Как все местные. На верфи подолгу сидел, в кино ходил, по музеям. Так первый день и прошел. Тихо. Блаженно. Позвонил он вечером в день приезда прямо от Ромаса жене. Доложил. Что в Гаграх он, в профилактории. Сказал, что вернётся через пару-тройку месяцев. Решил, мол, дух перевести. Работа задолбала. И попутно интересовался, не искал ли его кто?

— Да кому ты, козёл старый, нужен! — закричала жена. — Директор фабрики звонил. Я сказала, что ты, сволочь паршивая, бросил меня и утёк к какой-то шалаве. Может, рядом, в Рудный. Или в Джетыгару. Директор сказал: «Чтоб его мать!» и больше никто не звонил.

В общем, успокоился Алексей Иванович и вечером у Ромаса выяснил, что в местном клубе профсоюзов прямо с утра собираются мужики играть в шахматы и шашки. Ну, на бильярде ещё. И жизнь снова засверкала. Русанов пошел в клуб к десяти и самозабвенно играл в шашки. Ромас ему поочерёдно двух девочек пообещал дать на время, пообедал он после шашек в красивом, с необычными интерьером и кухней, кафе «Два петушка», а всё остальное время до семи вечера потратил на всякие раздумья. Приехал в Национальный парк "Куршская коса", выбрал уголок глухой и заросший, пристроился на старинной скамейке и думал свои тяжкие думы. Кто будет вместо него и вообще — получится ли у дрожащих перед ним придурков его свергнуть, когда он вернётся? И будут ли его подчиненные откладывать ему его долю от продаж? Короче и в эмиграции голова Русанова думала о деле.

Малович утром позвонил Вове Тихонову, назначил ему прибыть на фабрику к девяти с блокнотом. Записывать разговор с бухгалтером.