– А сами вы разве не тревожитесь о здоровье вашейматери, миссис Стрэт?

– Я смотрю на вещи разумно. Моя мать немолода…

– И смерть неизбежна для каждого из нас, – сказалинспектор Карри. – Но нельзя допустить, чтобы она пришла раньшеназначенного часа… Вот это мы и должны предотвратить, – выразительнодобавил он.

А Милдред Стрэт внезапно разволновалась:

– Это ужасно! Ужасно! Никому нет дела! Конечно нет! Яздесь единственная кровная родственница Кристиана. Для моей матери он былтолько пасынком, которого она увидела уже взрослым. Джине он вообще никто. Амне он был братом.

– По отцу, – напомнил инспектор.

– Да, по отцу. Мы оба Гулбрандсены, несмотря на разницув возрасте.

– Да-да, я вас понимаю, – сочувственно сказалКарри.

Со слезами на глазах Милдред Стрэт вышла из комнаты. Карривзглянул на сержанта Лейка.

– Итак, она твердо уверена, что убийца УолтерХадд, – сказал он. – Не допускает даже мысли, что это мог быть кто-тодругой.

– И возможно, что она права.

– Возможно. Уж очень все сходится на Уолли. И удобныйслучай у него был, и мотив налицо. Если ему срочно нужны деньги, значит, нужнасмерть бабушки его жены. Вот он и подбавляет кое-что в ее лекарство, а КристианГулбрандсен замечает это или как-нибудь иначе узнает. Да, все сходится.

Помолчав, инспектор продолжал:

– А Милдред Стрэт любит деньги… Мало их тратит, нолюбит. Не знаю, зачем они ей нужны. Может быть, любит их копить. Скупость – этосильная страсть. Или любит могущество, которое дают деньги. Или жаждет занятьсяблаготворительностью. Она ведь из Гулбрандсенов. Не исключено, что мечтаетпревзойти в этом своего отца.

– Запутанное дело, – сказал сержант Лейк и почесалв затылке.

– Теперь нам надо поговорить с этим сумасбродом – сЭдгаром Лоусоном, – сказал инспектор. – А потом мы пройдем в Зал иразберемся, кто где сидел, и почему, и когда… Мы сегодня услышали кое-чтоинтересное.

Как трудно, подумал инспектор Карри, составить себеправильное представление о человеке со слов других людей.

Эдгар Лоусон был ему в то утро описан многими и совершеннонепохожими друг на друга людьми, но собственное впечатление инспектора, когдаон его увидел, до смешного не совпадало со всеми описаниями. Эдгар не показалсяему ни «чокнутым», ни «опасным преступником», ни «наглецом», ни «совершенноненормальным». Это был весьма обыкновенный молодой человек, очень подавленный ив своем смирении даже напоминавший Урию Хипа[52]. Он выгляделочень молодо, был немного вульгарен и довольно жалок.

На вопросы он отвечал с готовностью и все время каялся.

– Я знаю, что вел себя ужасно. Не понимаю, что на менянашло. Устроить такую сцену, такой скандал… Даже стрелять… И в кого? В мистераСерроколда, который так ко мне добр и так терпелив! – Он нервно стискивалруки. Такие худые и по-мальчишечьи костлявые. – Если меня за это привлекутк ответственности, я готов. Я признаю себя виновным.

– Обвинение вам не предъявлено, – строго сказалинспектор. – Ваша вина не доказана. Мистер Серроколд заявил, что револьвервыстрелил случайно.

– Это потому, что он такой добрый. Нет никого на светедобрее его. Он все для меня сделал. И вот как я ему отплатил!

– Что же вас побудило так поступить?

Эдгар был, видимо, смущен:

– Я вел себя как последний дурак.

– Совершенно с вами согласен, – сухо сказалинспектор. – Вы сказали мистеру Серроколду, при свидетелях, будтообнаружили, что он ваш отец. Это правда?

– Нет.

– Откуда же вы это взяли? Вам кто-то сказал?

– Это трудно объяснить.

Инспектор Карри задумчиво посмотрел на него, потом болеемягко добавил:

– А вы все-таки попытайтесь. Мы вам зла не желаем.

– Видите ли, в детстве мне очень тяжело жилось. Другиемальчишки меня высмеивали. Потому что у меня не было отца. Дразнили ублюдком,да ведь так оно и было. Мать была почти всегда пьяна. К ней ходили мужчины.Моим отцом был, кажется, какой-то там моряк. В доме всегда было грязно, гадко,сущий ад. И как-то я подумал: вот если бы моим отцом был не какой-то матрос, ачеловек известный. Ну я и начал фантазировать. Детские мечты – будто меняподменили при рождении, а я богатый наследник – и тому подобное. Потом япоступил в другую школу и там стал всем намекать, что отец у меня адмирал. Апотом и сам в это поверил, и мне стало как-то даже легче.

Немного передохнув, он продолжал:

– Позже я придумал другое. Останавливался в гостиницахи плел разные небылицы. Будто я – боевой летчик или сотрудник Интеллидженссервис[53]. В общем, вконец запутался. И не мог ужеостановиться. Но врал я не потому, что хотел выудить у людей деньги. Я хотел,чтобы они лучше обо мне думали. Я не мошенник. Мистер Серроколд вам этоподтвердит. И доктор Мэйверик. Они все обо мне знают.

Инспектор Карри кивнул. Он уже ознакомился с историейболезни Эдгара и с полицейскими протоколами.

– Мистер Серроколд вызволил меня и привез сюда. Онсказал, что ему нужен секретарь, помощник в работе. И я ему помогал. Правдапомогал! Вот только другие надо мной смеялись. Они все время надо мной смеются.

– Кто эти другие? Миссис Серроколд?

– Нет, не она. Она настоящая леди, всегда добрая иприветливая. А вот Джина меня ни во что не ставит. И Стивен Рестарик. И миссисСтрэт смотрит свысока – потому что я не джентльмен. Мисс Беллевер тоже. Асама-то она кто? Компаньонка.

Инспектор заметил его нарастающее возбуждение.

– Значит, все эти люди плохо к вам относятся?

– Все потому, что я незаконнорожденный, – сказалЭдгар с горечью. – Будь у меня отец, они бы не посмели.

– Итак, вы присвоили себе пару знаменитых отцов.

Эдгар покраснел.

– Никак не могу перестать врать.

– А потом вы сказали, что ваш отец – мистер Серроколд.Почему?

– Потому что это заткнуло бы им рты раз и навсегда.Будь он моим отцом, они сразу бы от меня отстали.