– О, это уже явно влияние Дикого Запада![48]

– Вы хорошо знали мистера Гулбрандсена?

– Не настолько, чтобы его убить, инспектор. Я иногдавстречался с ним, потому что жил здесь в детстве. Он появлялся ненадолго. Этобыл один из наших промышленных боссов. Тип, который меня не интересует. Кажется,он собирал скульптуры Торвальдсена[49]. – Алекссодрогнулся. – Это говорит само за себя, не правда ли? Боже! У богатыхсвои причуды!

Инспектор Карри задумчиво смотрел на него. Потом спросил:

– Вы интересуетесь ядами, мистер Рестарик?

– Ядами? Дорогой инспектор, неужели же он был сперваотравлен, а потом еще и застрелен? Это был бы самый безумный детектив!

– Он не был отравлен. Но вы не ответили на мой вопрос.

– Яды, конечно, обладают некоторой притягательностью…Это нечто более утонченное, чем револьверная пуля или какой-нибудь пошлыйкинжал. Что же касается специальных познаний в этой области, то их у меня нет.

– Держали ли вы у себя когда-нибудь мышьяк?

– Чтобы подсыпать кому-то в сандвичи после спектакля?Неплохая идея. Вы не знаете Розу Глайден? Эти актрисы воображают, будто ониизвестны всем. Нет, о мышьяке я никогда не думал. Его, кажется, можно извлечьиз гербицида[50] или из липучки для мух.

– Как часто вы здесь бываете, мистер Рестарик?

– Раз на раз не приходится, инспектор. Иногда не бываюпо многу недель. Но по мере возможности стараюсь приезжать на выходные. Я досих пор считаю Стоунигейтс родительским домом.

– И миссис Серроколд поощряет это?

– Вы не представляете, скольким я обязан миссисСерроколд, я перед ней в вечном долгу… Столько понимания, сочувствия и любви…

– А еще, кажется, немало наличных денег?

На лице Алекса выразилось легкое отвращение.

– Она считает меня своим сыном и верит в меня, в то,что я делаю.

– Она когда-нибудь говорила с вами о своем завещании?

– Да, конечно. Но могу я спросить вас о цели вашихвопросов, инспектор? С миссис Серроколд что-нибудь случилось?

– Надеюсь, что нет, – мрачно сказал инспекторКарри.

– Что могут означать ваши слова?

– Если вы их не понимаете, тем лучше, – ответилинспектор. – А если понимаете, пусть они будут для вас предостережением.

Когда Алекс ушел, сержант Лейк сказал:

– Строит из себя не поймешь кого.

Карри покачал головой:

– Трудно сказать. Может быть, он и в самом делеталантлив. А может, просто любит пошиковать да перед кем-нибудь покрасоваться.Неизвестно. Говорит, будто слышал чей-то топот. Готов спорить, что это онвыдумал.

– С какой-то целью?

– Именно с особой целью. Нам пока неясно, с какой. Номы докопаемся.

– Возможно, сэр, что один из их парнишек все-таки сумелтайком выбраться из здания Школы. Среди них могут быть и взломщики, а если так…

– Именно это нам и хотят внушить. Очень удобная длявсех версия. Голову даю на отсечение, что на самом деле все совсем не так.

– Я сидел за роялем, – сказал СтивенРестарик, – и тихонько бренчал, когда началась ссора между Льюисом иЭдгаром.

– Что вы в этот момент подумали?

– По правде сказать, не принял всерьез. У бедногомалого бывают подобные приступы злобы. Он, конечно, не то чтобы псих. Он, таксказать, выпускает пар. Ведь все мы подтруниваем над ним, особенно, конечно,Джина.

– Джина? То есть миссис Хадд? Почему же особенно она?

– Потому что она женщина. И красивая женщина. И потому,что она находит его смешным. Она наполовину итальянка, а у итальянцев естьнекая врожденная жестокость. У них нет сочувствия к старым, уродливым и прочимубогим. Они тычут в них пальцами и насмешничают. Именно это проделывает Джина.Не впрямую, конечно. Она его не считает за человека. Нелепый, надутый, а вглубине души неуверенный в себе. Он хочет произвести впечатление, а выглядитпросто глупо. Но ей нет дела до того, что бедняга очень страдает.

– Вы хотите сказать, что Эдгар Лоусон влюблен в миссисХадд? – спросил инспектор Карри.

– Да. Мы все более или менее в нее влюблены, –весело ответил Стивен. – Ей это нравится.

– А ее мужу это тоже нравится?

– Нет, ему это совсем не нравится. И он очень страдает,бедняга. Но долго так продолжаться не может. Я имею в виду их брак. Он скорораспадется. Это был обычный роман военного времени.

– Очень интересно, – сказал инспектор. – Номы ушли от темы нашего разговора. От убийства Кристиана Гулбрандсена.

– Да, конечно. Только об этом мне совершенно нечего вамсказать. Я сидел за роялем и встал, только когда наша милая Джолли принесласвязку ржавых ключей. И попробовала подобрать ключ к двери кабинета.

– Итак, вы сидели за роялем и продолжали играть?

– Аккомпанируя битве не на жизнь, а на смерть, котораяшла в кабинете Льюиса? Нет, я перестал играть, когда темп борьбы в кабинетестал слишком бурным. Не то чтобы я сомневался в исходе боя. Льюис обладает тем,что я назвал бы испепеляющим взглядом. Он легко мог остановить Эдгара, простовзглянув на него.

– Однако Эдгар Лоусон дважды в него выстрелил.

Стивен покачал головой:

– Это был спектакль. Эдгар получал от негоудовольствие. Моя милая мамочка тоже обожала устраивать подобные спектакли. Онане то умерла, не то с кем-то сбежала, когда мне было всего четыре года, но темне менее я помню, что она хваталась за револьвер, если ее что-нибудьрасстраивало. Однажды она это проделала в ночном клубе. Изрешетила стену.Стреляла она отлично. В общем, наделала немало хлопот. Она была русскойбалериной.

– Вот как? Можете ли вы сказать, мистер Рестарик, ктовчера вечером выходил из Зала – в интересующий нас промежуток времени?