— Добрый день, Отче! — мысленно произнес на арамейском Виктор, но ответа не последовало.

Он повторил приветствие, затем еще и еще… Камень не отвечал ему. Что же случилось? Лавров поднял голову и оглянулся. Да, все эти дни мирской жизни инок Ермолай не говорил с камнем — не было возможности. Но дело даже не в этом. Почему-то журналист, проживший в монастыре достаточно долго, решил для себя, что, не причастившись и не исповедовавшись, совершать таинство общения с камнем не стоило. Ведь что такое мирская жизнь Лаврова? Каждая мысль — грех, его постоянная ирония — грех. Уже не говоря о его более чем тесных отношениях со Светланой. Как монаху, Виктору Лаврову совсем не хотелось говорить с камнем Иешуа без исповеди и святого причастия. Сегодня же наступил такой день, когда поговорить было просто необходимо. Но камень молчал.

Внезапно в полной тишине в пещере вспыхнули сразу несколько факелов, ослепив журналиста так, что заболели глаза. Секунд тридцать Лавров приходил в себя, протирая веки кулаками. Наконец он смог видеть. Действительно, по всему периметру пещеры горели масляные лампы. Их было много, поэтому тусклый свет, собранный воедино, оказался достаточно ярким. Что это?!

— Тот слеп, кто света не видел, — послышался надтреснутый голос.

На стену пещеры упала огромная человеческая тень…

4

Светало. Светлана устало ковыляла по пустынной дороге в сторону Эль-Кутейфы. Если проезжал грузовик или легковой автомобиль, она укрывалась в придорожных глыбах, не особенно прячась, но и стараясь не попадаться на глаза. Одинокой женщине в мусульманской стране не стоило находиться на автотрассе одной.

Наконец она услышала надсадный гул — приближался небольшой старый автобус, когда-то синий, но теперь давно выгоревший и пыльный. Соломина потуже затянула на голове дупатту, заправила под платок выбившиеся пряди и вышла на середину дороги, размахивая обеими руками, чтобы шофер остановил свою видавшую виды машину с квадратными фарами и помятой радиационной решеткой. Капот автобуса был в таком состоянии, будто машина регулярно налетала на всем ходу на кирпичную стену; шины лысые, как головы стервятников. Когда латаный-перелатаный драндулет, явно похищенный с какой-нибудь автомобильной свалки, остановился, Светлана открыла скрипучую дверцу и спросила по-арабски:

— До Кутейфы довезете?

Шофер был грузным сорокалетним мусульманином в белой вязаной шапочке-такыйе, которая плотно прижимала черные кудри хозяина к голове.

Зачастую мужчины молчат, потому что руководствуются двумя соображениями: во-первых, зачем говорить, если еще ничего не понятно; во-вторых, если и так все понятно, то зачем еще что-то говорить?

Двигатель пыхтел, ворчал, тарахтел с перебоями. Секунд десять Светлана слушала, как «троит» мотор, и поняла, что раз шофер не возражает, то можно подняться в салон.

Так и поступив, Светлана захлопнула за собой скрипучую дверцу с прикрученной изнутри рукояткой от деревянного окна. Автобус не сразу тронулся: шофер учтиво подождал, пока вошедшая женщина сядет на свободное место.

В салоне сидели семеро мужчин разного возраста. Один из них — в арабском платке-куфии, остальные простоволосые. Молодые мужчины в одежде с «блошиного» рынка рассмотрели вошедшую женщину. Светлане показалось, что они потеряли к ней интерес, как только поняли, что она старше двадцати пяти лет. Лишь усач в светло-коричневой куфии с двумя черными обручами и в традиционной длинной хлопчатобумажной рубахе-дишдаш продолжал сердито глазеть на нее, видимо опасаясь, что она займет свободное место рядом с ним.

Здесь же находились и шесть женщин в косынках-ушарбах, оставляющих лицо открытым. Стиль их одежды был наполовину европейским и наполовину восточным. Арабские платья и американские джинсы чередовались и дополняли друг друга. В Сирии нет строгих требований к соблюдению религиозных норм. Европейские колонизаторы и туристы из разных стран оказали влияние на местные порядки. Также стоит учитывать достаточное количество христиан, живущих по своим традициям. Поэтому местным женщинам позволительны некоторые вольности. Главное, чтобы все тело было закрыто.

Одна из пассажирок пересела к женщине постарше, видимо к матери, освободив для новоприбывшей одиночное сиденье. Светлана поблагодарила ее поклоном, с трудом пробираясь через завалы коробок, узлов, тюков и корзин, сваленных в проходе. С верхних полок свисали какие-то тряпки: автобус явно вез торговцев на городской рынок. Шофер убедился, что женщина села, и продолжил движение по неровной дороге, огибающей большую гору. Многие окна были открыты, на сквозняке пыльные выгоревшие серо-оливковые занавески на ослабевшей проволоке развевались, как флаги.

Внимание Светланы привлекла девочка, сидевшая на коленях у матери. Молодая женщина, занимавшая сиденье впереди и напротив, сверстница Светланы, нежно целовала непокрытую головку своей смуглой дочери и приговаривала, что ехать осталось совсем недолго. Егоза наградила Светлану долгим пытливым взглядом. Соломина слегка улыбнулась ей и устало прикрыла веки. Пейзаж за окном был удручающим. Голые каменистые холмы окружали дорогу, плоские участки были засорены и безжизненны. На произраставшей кое-где сорной траве паслись редкие стада грязных овец или кормились тощие одинокие коровы. Светлана устроила локоть на небольшом выступе окна и задремала, убаюкиваемая вибрацией мотора и покачиванием машины на неровностях дороги.

Когда автобус остановился, она крепко спала, откинув голову на спинку сиденья, дупатта сбилась, обнажив щеку и маленькое ухо без серьги и даже без дырочки на мочке. Девушка, не спавшая уже почти сутки, не сразу, но проснулась именно от того, что мотор стих, а автобус остановился. Открыв глаза, Светлана увидела, что все в салоне стоят и смотрят в окна. Светлана выглянула в свое окно, находившееся с левой стороны, и обнаружила все ту же унылую каменистую обочину дороги и идущего вдоль борта автоматчика с тряпкой, намотанной на голову так, что оставалась лишь щель для глаз.

Возле правого борта что-то тараторил по-арабски напряженный мужской голос. Светлана встала и между головами пассажиров рассмотрела, что творится снаружи. Шофер их автобуса что-то яростно объяснял мужчине в гражданских штанах и фиолетовой футболке. На голове у этого мужчины красовалась широкая белая повязка с зелеными арабскими буквами. Вокруг стояли несколько автоматчиков в гражданской одежде с такими же повязками на головах. Шофер ожесточенно жестикулировал, то размахивая руками, то прикладывая их к груди. Внезапно его слушатель выхватил из-за спины пистолет и выстрелил шоферу в голову.

Пассажирки завизжали. Не успел мертвый шофер упасть, как его убийца направил пистолет в сторону автобуса. Светлана, понимая, что сейчас начнется, камнем рухнула на пол. И через миг озверевшие боевики принялись поливать окна и борт автобуса очередями из автоматов.

Пули пробивали стекла, оставляя круглые дырки с изломанными лучами трещин, впивались в человеческую плоть, в сиденья, в тюки с товаром, прошивали салон автобуса насквозь. Светлана лежала на полу, заваленная тюками, трупами и упавшими с верхних полок узлами.