Я помню, как была ошеломлена количеством бумаг, анализов и визитов из службы опеки. Тогда я и не догадывалась, что это только начало и что процесс займет не менее пяти лет. Я мечтала и ждала, когда же нам позвонят из агентства – наша семья медленно, но верно приближались к заветной цели. Так прошли два года.

А потом нам пришло письмо, что Эфиопия приостанавливает свою программу по усыновлению, и агентство предложило выбрать другую страну. Я не понимала, что делать дальше. Выбрать другую страну – означало начать все по новой. Опять бумажная волокита, встречи, список ожидания… Я думала, что Бог направил наши мысли в сторону Эфиопии, и если мы будем верить, то выход найдется. И мы решили не выходить из программы.

Но ничего не менялось. Новостей не было. А шесть месяцев спустя Эфиопия вообще отказалась от сотрудничества с США по вопросам усыновления.

Я чувствовала себя растерянной. Неужели все было впустую? Мои мечты о том, как мы поедем в Африку за нашей дочуркой, начали казаться полной глупостью. И тогда я впервые задала себе вопрос, который повторяла на протяжении следующих лет: «Должны ли мы и дальше пытаться удочерить кого-нибудь? Может, нужно просто радоваться трем своим сыновьям? Не пора ли сдаться?»

Я не из тех, кто долго зависает на одной проблеме. А еще не из тех, кто сдается. Я начала искать выход. Может быть, мы должны удочерить местную девочку? Из Америки? Которая еще не родилась, поэтому у нас ничего не складывалось? Этот ответ меня устроил, и я продолжила поиски.

Чем больше вариантов я рассматривала, тем больше мне была по душе идея патронажного родительства. Мы задумались об Эфиопии, потому что там было очень много сирот. То есть мы бы не только удочерили девочку, но и помогли стране. Но патронажное родительство означало то же самое. В Лос-Анджелесе так много детей, которым необходима любовь и ласка, а у нас их было в избытке.

В Америке ты должна зарекомендовать себя как патронажный родитель прежде, чем примешь участие в программе по усыновлению. Сначала мы стали сильно переживать, как это скажется на нашей семье и как к этому отнесутся мальчики. Но потом решили, что нам стоит объяснить и показать им, что мы можем помочь тем, кто в этом нуждается.

Так что мы приняли участие в программе «От патронажа к усыновлению».

Но на тот момент мы не знали, как это будет сложно. Мы не знали, что станем приемной семьей для малышки с хрупким здоровьем и министерство не будет знать, насколько ей необходима медицинская помощь. Мы не знали, что через три дня после ее появления нам позвонят и будут умолять взять еще и ее двухлетнюю сестру. И что из семьи из пяти человек мы превратимся в семью из семи. Мы не понимали все тонкости поведения с биологическими родителями, которые во многих отношениях сами были еще детьми. И я до конца не понимала, как тяжело мне будет расставаться с девочками через три месяца.

Я оплакивала потерю малышек и пыталась понять, как жить дальше. Мне казалось, пройдут месяцы, прежде чем подойдет наша очередь на усыновление.

Но это произошло через тридцать четыре дня.

Я сидела в офисе, когда получила письмо от социального работника. В строке темы значилось «близнецы».

Мы никогда не рассчитывали на близнецов. Мы не подписывались на двух детей сразу, но когда мы взяли вторую девочку по патронажной программе, то поняли, что можем обсудить этот вопрос.

Мы недолго рассуждали на эту тему. Девочкам было три дня, мать бросила их в роддоме, и у нас было полчаса на то, чтобы принять решение. Мы говорили по телефону и были немного шокированы. Новорожденные близнецы? А мы справимся? Мы морально готовы после совсем недавней потери малышек? Мы прочитали молитву, позвонили соцработнику и сказали самое важное «да» в своей жизни.

После четырех лет ожидания мы практически не могли заснуть в ту ночь. Мы несколько часов подбирали имена. Мы были так взволнованы, что почти ничего не ели в тот день, когда поехали за ними. В роддоме мне казалось, что я не смогу дождаться их появления.

И вот они появились – такие крошечные, очаровательные и красивые. Мне казалось, что мы самые счастливые люди в мире, потому что эти девочки – наши! Конечно, я знала, что история с усыновлением будет непростой, но опыт доказал, что оно стоит того. Мы отвезли их домой и не спали несколько ночей, потому что… ну вы сами понимаете, это новорожденные близнецы. Нам было все равно. Это был один из самых счастливых отрезков в моей жизни.

А четыре дня спустя в десять часов вечера к нам в дверь позвонила полиция.

Я была так удивлена этим звонком, что подумала, что это какая-то поздняя доставка. Вот насколько я была далека от реальности – в мою дверь звонят посреди ночи, а я думаю, что, должно быть, это приехало мое миндальное масло.

Тогда мне и в голову не могло прийти, что спустя несколько секунд мое представление о том, как устроен мир, полностью поменяется. Раз и навсегда.

Это была не служба доставки.

Это были два офицера полиции, которые сообщили, что в патронажную службу поступил анонимный звонок относительно нашей семьи.

Я стояла на крыльце и пыталась понять, что мне говорят. Голова плохо работала от недосыпа, и слова никак не желали обретать смысл.

В течение следующих шести дней я узнала, что это была довольно частая практика. Так как горячая линия по жестокому обращению с детьми анонимная, туда может позвонить кто угодно. Люди делают это просто назло, чтобы навредить вашей семье, или чтобы отвлечь внимание от себя, или по миллиону других причин, о которых я даже не хочу думать. Сколько бы я ни размышляла над случившимся, это ни к чему не привело. Неважно, что бы мы сказали или сделали, ничего изменить было уже нельзя. Следствием этого звонка стало серьезное расследование.

Позвольте мне сделать паузу и сказать, что расследование, конечно же, необходимо. Жестокое обращение с детьми – это ужасное и достойное осуждения преступление, и если правительство не будет за него наказывать, то как смогут приемные дети рассчитывать на безопасность? Я понимаю это на уровне логики. Но с другой стороны, мне пришлось сидеть в гостиной и выслушивать, как сотрудник опеки задает моим сыновьям вопросы типа «Мама и папа когда-нибудь били друг друга, когда выходили из себя?» или залезал ли кто-нибудь им в трусы.

Я пыталась сохранять спокойствие ради моих мальчиков. Держа на руках восьмидневного ребенка, старалась улыбаться и говорила: «Ничего не бойся, малыш, говори правду».

Потом сыновья вышли из комнаты, и я со слезами подписывала бумаги, что офицеры могут просматривать медицинские карты мальчиков, их школьные документы и задавать дальнейшие вопросы.

И все это время в моей голове крутилась мысль, что именно я настояла на том, чтобы вступить в патронажную программу. Это я втянула свою семью во все это. Я потратила столько сил, чтобы мои дети не пережили травмы, похожие на мои, и тем не менее сама же навлекла на нас проблемы.

Я ничего не понимала.