– Но Клеопатра не соблюдает наших законов! Она принимает почести, достойные только богини, и совершает поступки, достойные портовой девки! Ты совершил святотатство, Гимарис, ты отдал святыню в грязные руки, и боги покарают тебя за это!

– Покарают тебя нашими руками! – проговорил тот, на чьих плечах покоилась голова сокола.

Он издал соколиный клекот, и тут же из темноты вылетели два сокола и налетели на Гимариса.

Жрец пытался отбиться от них, размахивая своим кинжалом, но соколы набросились на него и выклевали ему глаза.

Жрец закричал от нестерпимой боли, попытался закрыть лицо руками, но на него уже обрушилась вечная тьма слепоты.

Тут же кто-то невидимый схватил его за руку и повел вперед.

– Кто здесь? – едва слышно прошептал Гимарис.

В ответ ему раздалось нечленораздельное бормотание немого.

– Это ты?! – в гневе воскликнул жрец.

Немой ничего не ответил. Он вел Гимариса по коридору в глубину дворца. Жрецу ничего не оставалось, как подчиниться и идти за своим бессловесным провожатым.

– Куда ты меня ведешь? – спросил он через несколько минут, почувствовав на лице дуновение свежего воздуха.

Он понимал, что немой при всем желании не сможет ему ответить, и действительно, тот только бессвязно забормотал, отпустил руку Гимариса и подтолкнул его в спину. Жрец шагнул вперед – и, потеряв опору под ногами, рухнул в пропасть.

Он упал с дворцового балкона, нависшего над морем, и разбился о береговые камни.

– Я вижу, что вас мучает, – проговорила гадалка, повернув к свету стеклянный шар, внутри которого медленно кружились серебристые кристаллы. – Вас оставил любимый человек. Вы отдали ему три года своей жизни, вы заботились о нем, окружали его любовью и лаской, а он бросил вас, ушел к молодой пустышке. Ради него вы оставили мужа, принесли ему огромные жертвы, а он этого не оценил…

– Точно! – воскликнула сидевшая в глубоком кресле сорокалетняя женщина в облегающем кашемировом свитере. – Как вы это все верно увидели! Как верно все определили! Я ему все, все отдала! Лучшие годы своей жизни! Ну, может, не самые лучшие, но все же! И что я получила взамен? Как только он выжал меня, выдоил до конца все мои деньги, он тут же ушел! Ушел к этой мерзавке Кнопкиной! Ну что, что мне теперь делать?

– Мы будем с вами работать. Для начала снимем с вас сглаз… я вижу, что вас кто-то сглазил… – Гадалка снова повернула шар, и кристаллы пришли в движение.

– Это она! – Клиентка вцепилась в подлокотники кресла. – Непременно это мерзавка Кнопкина, больше некому! Непременно это она! Как бы ей отомстить?

– Мы повернем ее зло против нее же, – уверенно проговорила гадалка. – Но это будет нелегко. Нам понадобится провести как минимум еще три… нет, пожалуй, четыре сеанса… перевод сглаза – трудная процедура, трудная и дорогая.

– Я заплачу! – воскликнула клиентка. – Я все непременно оплачу! Не сомневайтесь!

– А я и не сомневаюсь, – ответила гадалка с загадочной улыбкой, которая производила на клиенток сильнейшее впечатление. – Ведь мне открыты все тайные помыслы людей, и я знаю, что вы не способны на обман!

– Да, я такая! – радостно подтвердила клиентка. – Не могу человека обмануть! А этим все пользуются…

– Ладно. – Гадалка стерла с лица улыбку, положила шар на стол. – Приходите в четверг, я приготовлю все необходимое для ритуала. Даша, проводите посетительницу!

Клиентка встала и медленно прошла к дверям кабинета, где ее ждала горничная. Горничная была одета соответственно – черное платье, черный шелковый передник, черная наколка в волосах, черный маникюр на пальцах, черная помада на губах.

Кабинет также был обставлен по всем правилам магического дизайна: черные портьеры на окнах, черные свечи на столе, череп на серебряной подставке рядом с заспиртованной змеей, несколько искусно подсвеченных магических кристаллов, с потолка свисало чучело крокодила и несколько пучков ароматных трав.

Все вместе это напоминало детскую страшилку: «В черном-черном городе, на черной-черной улице стоит черный-черный дом. В черном-черном доме есть черная-черная комната, в ней стоит черное-черное кресло, а в кресле сидит черный-черный человек…»

В действительности женщина, которая сидела за черным столом, была облачена в белую шелковую мантию. Она считала, что такой контраст будет лучше действовать на ее клиенток и внушать им надежду. Потому что клиентки платят не за снятие порчи, не за возврат любимых. Они платят за надежду.

Проводив взглядом клиентку, хозяйка кабинета встала из-за стола, потянулась и направилась в угол кабинета, где стояли книжные полки красного дерева с пыльными старинными фолиантами в потертых кожаных переплетах.

Подойдя к шкафу, женщина нажала на один из переплетов. Шкаф сдвинулся с места, повернулся, и за ним открылась дверь в потайную комнату.

Гадалка вошла туда, на пороге сбросив свою мантию.

Под мантией она была одета в простую шерстяную кофточку и удобные брюки.

– Ну как, Ада, все в порядке? – проговорил человек, полулежавший в низком кожаном кресле.

Это был мужчина лет семидесяти, с изможденным желтоватым лицом и пустыми незрячими глазами. Он был одет в темно-красный бархатный халат и мягкие домашние туфли, тонкие морщинистые руки лежали на подлокотниках кресла.

– Все в порядке, Герман! – ответила женщина. – Впрочем, ты мог бы давать мне побольше конкретных деталей. Неужели тебе трудно называть мне конкретные имена? Это произвело бы на клиенток сильное впечатление!

– Я не могу беспокоить богиню такими пустяками! – желчно ответил слепой. – Я и так слишком часто к ней обращаюсь!

– Ну, не кипятись! – миролюбиво проговорила Ада. – Ведь это наш общий с тобой бизнес. Благодаря ему ты живешь, совершенно ни в чем не нуждаясь.

– Живу?! – воскликнул мужчина, нервно сжав подлокотники кресла, так что пальцы его побелели. – Разве это жизнь? Я прозябаю, я сижу здесь взаперти, как птица в клетке…

– Не понимаю, чем ты недоволен! У тебя есть все, о чем ты попросишь. А в том, что ты слепой, – не моя вина…

– Да, не твоя… – Слепой уронил голову на грудь. – Я сам сделал выбор в одной из прежних жизней, когда был Гимарисом, служителем Города Мертвых…

Гадалка смотрела на слепого с насмешкой и вместе с тем с уважением: иногда он казался ей сумасшедшим, с этой его болтовней о бесконечных перерождениях, о прежней жизни. Однако именно он сообщал ей подробности о клиентках, благодаря которым она могла добиваться от них доверия и денег.

Ей было сорок пять, ему – почти семьдесят. По возрасту он вполне годился ей в отцы. Когда-то она почтительно называла его учителем, теперь же, когда он стал слаб и немощен, усвоила с ним пренебрежительный ворчливый тон.