Вместе с другими их отправили в тюрьму, где они явились свидетелями жутких вещей. Они видели, как евреев проталкивали через крышки люков в трубы канализации, полные воды, и оставляли там, пока те чуть не погибали. Из окон своих камер они видели, как на пленных натравливали собак. Они видели, как собаки раздирали заключенных на куски. Они видели, как узников били и подвешивали за запястья.

В Кольдице эти двое написали заявления, описывавшие все это. Я внимательно прочел их, – для меня подобные откровения явились первой информацией, полученной лично мной из первых источников о том, что мне представлялось только слухами, – то, что происходило в концентрационных лагерях партии и Vernichtungslager[57] в Польше и оккупированной России. Донесения были отосланы швейцарской державе-протектору через ОКБ. Это был обычный канал коммуникации, согласно Женевской конвенции. Хотя эта линия коммуникации была официально разрешена, ОКБ ответило угрозой военного суда по обвинению в оскорблении немецкого рейха. Двое обвиняемых заявили, что с радостью воспользуются этой возможностью доказать свою правоту и истинность их рассказа. ОКБ дало задний ход и сочло, что дисциплинарного наказания будет достаточно.

Дисциплинарное наказание находилось в ведении коменданта. Он заявил, что осуществление дисциплинарного наказания по такому обвинению находилось вне его полномочий, и передал бумаги в военный округ 4, Дрезден. Дрезден принял решение об аресте на существенный период времени. Пленные подали апелляцию в ОКБ из Дрездена, ссылаясь на имевшиеся у них доказательства заявлений, из которых возникло вменяемое им преступление, и утверждая, что их наказание было незаконным, поскольку возможности оправдаться им представлено не было. Их не могли наказать без суда. Апелляцию не приняли. Подали апелляцию державе-протектору, представившей ее британскому правительству. На этой стадии, однако, по немецким законам, пленным пришлось подчиниться аресту и наказанию. Апелляция в ОКБ лишь дала отсрочку. Оба офицера отбыли тридцать дней в камерах – предельный срок для дисциплинарного взыскания без военного суда, и мало-помалу дело замяло время и разворачивающиеся события.

Когда на построениях мы обнаруживали пропажу пленных, первое, что нам приходилось делать, – это удостоверяться в точности количества отсутствующих. Обычно вследствие устраиваемых диверсий это требовало некоторого времени. Следующим шагом являлось выяснение того, кто именно пропал с помощью удостоверений личности. К несчастью, фотографии на этих карточках все больше и больше устаревали. Многие были сделаны еще в 1940 году. Поляков сфотографировали в 1939 году, и к сегодняшнему времени они стали на три года (причем тюремных условий) старше. Многие носили теперь или носили тогда усы или бороды, особенно голландцы. А потому фотографии оказывались не слишком надежными. Ярким тому примером явился случай, когда с помощью фотографий мы обнаружили, что капрал Хендин поменялся местами с лейтенантом Кейлларом, смутно на него похожим. Разумеется, можно было избавиться ото всех сомнений, проведя проверку отпечатков пальцев, но данная процедура для нас была делом слишком техническим.

Особая проблема с идентификацией личностей возникла в результате прибытия семнадцати британских офицеров 1 сентября (хотя, чтобы быть точным, шестнадцать прибыли 1-го числа, а один, капитан-лейтенант Стивенс, исчезнувший во время пересадки в Дебельне, прибыл позже). Эту группу доставили из лагеря в Ламсдорфе, в Силезии. В течение некоторого времени их письма из дома приходили в Ламсдорф, откуда переправлялись к нам. К концу октября наша цензура заметила, что на письмах, адресованных лейтенанту Майклу Харви, RN, имя часто было написано другим почерком, нежели остальной адрес лагеря Ламсдорф. Казалось, оно было написано поверх какого-то стертого имени. Письма были подписаны «Элис Стил». Проконсультировались с нашим офицером службы охраны. Он послал за офицером Майклом Харви и спросил его, кем являлся отправитель. «Это моя мачеха», – последовал ответ. Мы попросили его сообщить нам личные сведения с его карточки. Все подробности он сообщил верно: дату и место рождения и т. д. Однако все это казалось странным, и в итоге мы в первый раз за все время решили провести проверку по отпечаткам пальцев. Вот тут-то мы и нашли расхождения. Лейтенант Харви, RN, сейчас стоявший перед нами, не был лейтенантом Харви, RN на удостоверении личности. Лица были похожи, но отпечатки солгать не могли. Мы сообщили в Ламсдорф. Тамошний комендант, ухватившись за имя Элис Стил, вскоре обнаружил, что недавно направил в Гольдберг капрала с таким же именем. Отпечатки пальцев этого капрала, как оказалось в ходе расследования, отличались от отпечатков на его карточке в Ламсдорфе. Капрал Стил на карточке не был капралом Стилом, который отправился в Гольдберг. Ламсдорф потому вернул в Кольдиц мнимого капрала Стила. Мы поставили этих двоих вместе, и замена стала ясна. Капрал, известный нам несколько недель как лейтенант Харви, вернулся в Ламсдорф, а лейтенант Харви, RN, занявший там его место в рабочей группе, по прибытии в Кольдиц получил десять дней ареста.

26 ноября караул на воротах из немецкого двора в парк в соответствии с приказом спросил пропуска у двух немецких солдат. У них пропусков не оказалось – это были лейтенант Барри и лейтенант Олар в немецкой форме. Поймав их, мы провели обычную Sonderappell. Барри сначала было очень сложно узнать и сопоставить его лицо с изображением на фотографии – в целях побега он сбрил свои густые, кавалерийские усы. Но в ходе переклички выяснилась пропажа еще двух офицеров – лейтенанта Синклера и французского лейтенанта Клэна. Я был очень удивлен, когда старший британский офицер сообщил мне, что парочка, которую мы только что поймали, убежала бы днем раньше, вместе с двумя другими, не помешай я им, неожиданно поднявшись в театр как раз в тот момент, когда они спускались через решетку вентиляционной шахты, идущую в немецкие кухни. Мне показалось крайне подозрительным, что мне рассказали обо всем этом. Может быть, это блеф? Действительно ли этот второй побег имел место двадцатью четырьмя часами ранее и по тому же старому пути, который, как мы думали, вряд ли будет или мог быть использован снова? Несомненно, эта история была довольно правдоподобна, и явно пересчет на вчерашнем вечернем построении был сфабрикован. Но зачем мне говорить все это? Маловероятно, чтобы пленные захотели рисковать имевшейся у них системой подделывания пересчета при построениях слишком часто; в любом случае у беглецов было преимущество в двадцать четыре часа, и, каким бы способом их отсутствие ни скрывали на перекличках, метод по-прежнему оставался надежным. Хотя лейтенант Синклер был пойман в Туттлингене 30-го числа, а лейтенант Клэн вскоре после этого в Плауэне, мы ощущали, что что-то готовилось. Но мы никак не могли определить запах!

Уже через некоторое время стало очевидно, что пленные располагали большей информацией, чем могли почерпнуть из газет. Мы разрешали им по крайней мере дюжину различных немецких газет из всех уголков страны, среди них «Frankfurt Zeitung», «Hamburger Fremdenblatt» и «Pommersche Zeitung». Ни слухи, ни новые заключенные не могли объяснить, откуда все то, что они знали. И вот 15 декабря мы сделали последнюю из двух находок в лагере за почти четыре с половиной года, которую мы могли свести к предательству. Первой был туннель под кроватью в лазарете.