еще находились силы — слишком долгая борьба истощала даже его. Он вообще не был склонен к лишним раздумьям, поэтому просто давил на кинжал, ломая сопротивление чародея.

Но когда джамбия оказалась всего в паре дюймов от лица ван Геера, сигиец вдруг резко и неожиданно перекрыл поток силы. Чародей отшвырнул кинжал, выплеснув всю оставшуюся мощь в пустоту и обрушив ее на оказавшийся на пути волны стол. Стол с грохотом опрокинуло на пол, волна прошла дальше, ударила в оконную раму. Стекло задребезжало, треснуло, рассыпалось мелкими осколками. С улицы в комнату ворвался ночной воздух. А вместе с ним и звуки, которых так не хватало в запечатанном колдовством помещении.

Чародей упал без сил навзничь.

Сигиец успел подхватить джамбию, которая послушно легла ему в руку. Шмыгнул носом, втягивая тонкую струйку крови в ноздрю. Кровь не должна течь, и он запретил ей это, снизив ритм биения сердца.

А затем, вскинув руку, поднял чародея с пола, прижал его к стене и приблизился.

Ван Геер, тяжело, хрипло дыша, поднял на него мутные глаза с полопавшимися сосудами. Попытался что-то выдавить из себя, но лишь сплюнул кровью на рубашку. Сигиец взглянул на колдуна с полным безразличием, ловко раскрутил кинжал на пальцах, обернув его острием книзу и, коротко размахнувшись, вогнал лезвие в основание шеи чародея.

И пока ван Геер не обмяк, опустился перед ним на колено, поддерживая за плечо, положил ладонь на лицо. Глаза сигийца затянуло серебряной пленкой.

Пятно ауры чародея стремительно меркло в тумане вместе с тающей в теле жизнью, но сигиец не дал ван Гееру кануть в небытие. Он поймал его душу. Медленно, осторожно отнял руку от лица чародея, вытягивая из умирающего то, что было Артуром ван Геером, было его сутью и сущностью, его последние осознанные мысли. Его сули.

А потом забрал душу Артура ван Геера, растворив в пустоте внутри себя.

Перед глазами завертелся бешеный калейдоскоп образов чужих воспоминаний. В уши ворвалась какофония когда-то сказанных и услышанных слов. Тело отреагировало ураганом когда-то пережитых ван Геером чувств. Сигиец содрогнулся, подавляя все это, подчиняя остатки чужой воли, запирая чужую личность в самых темных и глубоких подвалах своего рассудка.

Сигиец уложил тело ван Геера на пол. Опустил ему веки. Выдернул из раны кинжал. Вставать не спешил, хоть за стенами пришли в движение пятна аур разбуженных шумом постояльцев «Империи». В коридоре быстро двигалась фигура слуги. Сигийцу требовалось еще немного времени, чтобы прийти в себя, заглушить рвущиеся наружу отголоски чужой личности, отчаянно пытающейся захватить контроль.

В дверь торопливо постучали.

— Майнхэрр ван Геер, — глухо донеслось из коридора, — у вас все хорошо?

Сигиец глубоко вздохнул, закрывая глаза. По тело прошла судорога, пробил озноб.

— Майнхэрр ван Геер? — слуга дернул за дверную ручку.

Сигиец открыл глаза. На мгновение они показались чужими, черными, с индиговыми крапинами, однако чернота быстро растворилась и растаяла в серо-стальной радужке. Сигиец осмотрелся в комнате, заполненной мягким голубым светом. Встал на одеревеневших ногах. Слуга в коридоре звенел ключами, возясь с дверным замком. Сигийца это не волновало. Он равнодушно посмотрел на тело ван Геера. Затем на окровавленное лезвие кинжала. Молча развернулся и пошатываясь направился к разбитому окну.

Когда слуга ворвался в комнату, хлопнув о стену дверью, он обнаружил лишь труп Артура ван Геера и следы борьбы. Бросился к телу, чтобы подтвердить страшное предчувствие. Подбежал к окну с колышущимися на легком летнем ветру шторами, выглянул на улицу, но не увидел никого.

Глава 14

— Зачем мы здесь? — в который уже раз заныл Карл Адлер, состроив кислую мину страдальца и прикрыв глаза от палящего этельского солнца.

— Страдать, — огрызнулся Дитер Ашграу.

Вернер Зюдвинд и Рудольф Хесс нескладно и вяло захихикали — изматывающий зной пустыни Сель-Джаар даже из них вытягивал все соки. Артур ван Геер промолчал, хотя нытье Адлера сильно раздражало не первый день. Он искренне не понимал, зачем вообще стоило брать этого плаксу и рохлю, от которого больше вреда, чем пользы. Хотя ван Геер много чего не понимал и уже смирился с этим.

— Сраное солнце, сраный песок, сраное пекло! — не унимался Адлер. — Все зудит, все чешется! У меня уже яйца вспрели! Того гляди — сварятся!

— Ну это ты загнул, — хмыкнул Зюдвинд. — Максимум — прелости в промежности.

— Не понял? — сверкнул из-под тюрбана синими глазами Адлер. Слишком выразительными и большими, расположенными под аккуратными бровями на чистом, гладком, хоть и слегка обгоревшем на беспощадном южном солнце лице.

— Конечно, милая, хер ты что поймешь, — раздраженно фыркнул Рудольф. — Не бабье это дело — яйца иметь.

— Пошел ты, Хесс! — зло бросил Адлер, заворачивая гнедую лошадь.

По небольшому отряду всадников, ничем не отличимых от сельджаарских бедуинов, стоявшему на вершине бархана, вновь прошел нескладный смешок. Чародеи обожали бесить Адлера догадками о его половой принадлежности и половой ориентации. Ван Геер эти шутки не поддерживал, хоть Адлер и раздражал его не меньше, чем остальных.

— Кончайте балаган, магистры, — хмуро скомандовал ван Геер, надвинув куфию ниже на мокрый лоб.

Вялое веселье тут же прекратилось.

— А серьезно, Геер, — жмурясь от солнца, вздохнул Ашграу. По его коричневому от загара, уже почти сельджаарскому лицу текли ручьи пота и скатывались за ворот, оставляя быстро высыхающие грязные дорожки на огрубевшей коже. — Какого черта мы тут забыли? Полмира проехали, а так и не знаем, на кой.

— Я тоже не знаю, — мрачно отозвался ван Геер, глядя со склона бархана на безжизненную пустыню, неясную, искаженную в плавящемся от зноя воздухе.

— Да ладно, — сплюнул Хесс. — Из нас всех ты один его любимчик. Приближенный. Неужели он так боится за свои секреты, что даже тебе ничего до сих пор не сказал?

— Нет.

— Это уже даже не смешно, — проворчал Зюдвинд. — Мы пять месяцев шатаемся по гребаным пескам, я его на век вперед успел нажраться, а до сих пор не знаю, для чего и что меня вообще ждет?

— Будущее, — послышался глухой, хриплый, болезненный голос. Тихий, но при этом его слышал каждый и, казалось, с любого расстояния.

Чародеи обернулись в седлах — к ним на бархан поднимался укутанный в черную хламиду всадник на серой лошади. Лицо скрывалось под бронзовой маской, очень похожей на ту, которую носил прокаженный король. Ван Геер поежился. Хоть он изнывал от непереносимой жары, все равно пробрал неприятный холод.

— Будущее, сын мой, — повторил Машиах, поравнявшись с учениками, — тебя ждет будущее. Там, — он указал дрожащей рукой, замотанной бинтами, — скрыты остатки прошлого, которое должно сегодня исчезнуть, чтобы изменить настоящее и дать жизнь будущему.

Ван Геер еще раз взглянул с бархана в указанном направлении, на нечеткие в кипящем воздухе руины крепости, высеченной в истерзанной солнцем и ветрами скале.

— Это все мило, конечно, — поскреб щетину Хесс, — но мне будущее ваше до жопы. Меня интересует настоящее и что я с него поимею.

— Не переживай, сын мой, — бронзовое лицо повернулось к ренегату, и тот стушевался под взглядом, скрытым во мраке глазных прорезей. — Тебя ждет достойная награда. Как и всех вас, дети мои, по делам вашим.

Ван Геер вновь поежился — Машиах любил звучать зловеще, и сложно было понять: угрожает он или просто о чем-то говорит. Эта театральщина откровенно бесила, но принимая во внимание возраст и необратимые изменения в мозгу, вызванные многочисленными операциями, чтобы продлевать эту пародию на человеческую жизнь, оставалось лишь мириться с жуткими причудами. Ван Геер был готов вытерпеть многое ради своей цели.

— Этой ночью все закончится нашей победой, — сообщил Машиах. — И в завтрашний день мы войдем обновленными.

— Хотелось бы наконец-то услышать, в чем заключается твое обновление… мастер, — робко поинтересовался Зюдвинд.

— Конечно, сын мой, — медленно кивнул Машиах. — Ведь я обещал вам ответы на все ваши вопросы, когда придет время. Время пришло, но я отвечу не здесь. Едем в лагерь.

Великий чародей, по слухам, доживавший свой второй век, трижды обманувший смерть, некогда носивший имя, которое благоговейно произносят его многочисленные ученики и последователи, развернул коня и неторопливо направился вниз по склону. Чародеи, некогда бывшие магистрами Ложи, которых