публичном пространстве почти исключительно журналисты, ученые и политики, т. е. те группы профессионалов, которые могут себе позволить завидную автономию в своей рабочей деятельности. Как следствие, мы часто слышим о важности работы как источника человеческих связей и смысла.

Еще одно распространенное представление – это то, что наемный труд способствует психическому и физическому здоровью. Человек, у которого есть работа, обычно чувствует себя лучше, чем человек, у которого ее нет. Но означает ли это, что работа и правда делает нас здоровыми? Или дело скорее в том, что больными нас делает безработица, которую создают политика и власти?[226]

Информация к размышлению:

• Эпидемиологические исследования доказывают, что, когда мы выходим на пенсию, здоровье у нас становится крепче и мы делаемся лет на десять «моложе»[227].

• Несмотря на сложности, с которыми сталкиваются больные и безработные, психическими расстройствами чаще страдают те, кто выполняет работу на неопределенных и зыбких условиях найма, чем те, кто не имеет работы[228].

• Историки давно констатировали: серьезные экономические кризисы, во время которых безработными становятся широкие слои населения, часто сопровождаются быстрым увеличением средней продолжительности жизни и снижением смертности от сердечно-сосудистых заболеваний[229].

• Согласно социально-медицинским исследованиям рабочего времени и здоровья, у людей, чья рабочая нагрузка больше средней, значительно выше риск инфаркта и психических расстройств наподобие депрессии, тревожного и обсессивно-компульсивного расстройств[230].

Иными словами, оздоровительный эффект работы по найму весьма сомнителен, но что именно в работе по найму так влияет на наше здоровье, понять сложно. Негативные факторы работы часто объясняются «стрессом» и «утомлением». Однако эти понятия включают в себя самый широкий диапазон жизненныхпроблем.

Стресс, например, может испытывать сиделка, которая не успевает уделить внимание всем обитателям дома престарелых. Но со стрессом может столкнуться и скучающий охранник, который все меньше времени проводит со своей семьей. Или управленец среднего звена, который во время отпуска с ужасом понимает, что с трудом выносит семейную жизнь.

Кем бы мы ни работали, нашу работу объединяет одно: она освобождает нас от вопросов, что нам делать и почему мы должны делать именно это. В этом смысле работа – это некая институция, которая отмечена печатью расколдовывания не только на уровне идей, но и в том, как мы проживаем свой день. Прежде всего расколдовывание труда сказывается в нарастающей рационализации. Но в работе заложено еще кое-что, не столь очевидное. Настроение. Ощущение без названия. Или, как сказала бы Эвелина, паника.

Наш первый разговор с Эвелиной состоялся вскоре после того, как Государственная страховая касса признала ее здоровой. Да, Эвелина была безработной, но, по ее словам, она уже долго так хорошо себя не чувствовала. Проблемы начались, когда она устроилась иллюстратором в рекламное бюро. Эта должность положила конец долгому периоду беспокойства, связанного с деньгами. Эвелина со студенческих времен перебивалась то той, то другой работой в области культуры. Теперь же у нее была постоянная работа с зарплатой, дающей ей возможность считать себя представительницей среднего класса. Тот факт, что эта должность смогла унять беспокойство и одновременно развязать многолетнюю борьбу с паническим расстройством, мог бы объясняться «стрессом», но когда я спрашиваю Эвелину, насколько нервозной была ее работа, она отвечает, что работа у нее на самом деле довольно спокойная.

Проблема заключалась в людях. Нет, Эвелину не травили, и люди в бюро работали не злые. И все-таки даже сегодня она не может найти слов, чтобы описать свои чувства.

– Такой работой занимаются люди определенного типа, – объясняет она. – В этом-то и проблема с рекламными бюро. В помещении особая энергетика.

По сравнению с другими тревожными расстройствами, паническое расстройство отчетливо проявляется на уровне физиологии. Эвелина переживала ощущения, прежде ей незнакомые. Ее преследовало чувство, что она не помещается в себе самой.

– Оно было в определенных частях тела, в животе, груди и горле. Однажды мне показалось, что язык не помещается во рту, я испугалась, что задохнусь, вдруг язык застрянет в глотке. А когда я веду машину, это чувство поселяется в ногах. Я ощущаю тревожность еще до того, как она меня накроет, потому что и раньше ее переживала. Но ведь я – это просто я. Тревожность же не приходит откуда-то со стороны. И это сложно принять.

Первую паническую атаку Эвелина пережила в городе, на многополосном перекрестке. Ей стало нечем дышать, накатила волна жара; она не могла сконцентрироваться. Испугавшись за свою жизнь, Эвелина проехала до первой же автозаправки и свернула на парковку. Там тревога разрослась до паники такого масштаба, что Эвелина думала, что умрет.

После этого случая она восемь месяцев не садилась ни в автобус, ни в машину. Она взяла больничный, а потом уволилась с работы.

Эвелина говорит, что предпочитает нестабильность, жизнь, при которой она балансирует между безработицей и работой над отдельными проектами. Вопрос «Почему я так живу?» больше не звучит для нее как тяжкий приговор. Эвелине снова приходится жить с ноющей болью экономической тревожности; с ней она пытается справиться при помощи разных духовных и практических стратегий, которые не всегда оказываются эффективными.

Изобилие

Рассказ Эвелины нетипичен. Ко многим тревожность приходит, когда они теряют постоянную работу.

Вот, например, Анна. Как и у всех людей, страдающих генерализованным тревожным расстройством, которых я проинтервьюировал для этой книги, ее тревоги связаны со страхом того, что ей не хватит денег. В ее случае финансы – главная тема для беспокойства. Сейчас, когда она осталась без работы, это не так уж и странно, но тревога преследовала Анну еще во время работы в магазине.

– Моя беда в том, что я стала забывчивой. Я приходила не в то время, я ошибалась, когда считала выручку, и потом мне бывало ужасно стыдно. А забывчивость появилась из-за тревоги, из-за битвы мыслей. У меня голова была постоянно забита то одним, то другим.

Анна сознавала, что когда-нибудь эта война мыслей доведет ее до крупных неприятностей, и беспокойство из-за беспокойства преследовало ее очень долго. Десять лет когнитивно-поведенческой терапии не принесли облегчения. Анне около шестидесяти, она уже не ищет работу. Зато она нашла новые причины для беспокойства. Например, что о ней на самом деле думают ее друзья.

– Я просто гоняю эти мысли по кругу. У меня есть одна подруга, с которой мне нравится общаться, но иногда я залипаю на чем-то, что она сказала или сделала, и потом раздумываю, что она могла иметь в виду на самом деле. Почему она так сказала? Или почему я сказала то или это?

Вдруг я не права? Вдруг я выставила