дела с тестом. Они в основном кликали по нужным значкам на экране компьютера. Сами они не знали ни как замешивать тесто, ни температуру печи, ни времени выпечки, все это знала машина. Работа пекарей заключалась в том, чтобы запустить механизм, а потом вынуть готовую продукцию. Если что-то выходило из строя, работники звонили технику, который тоже представления не имел, как печется хлеб[253].

Все больше зависит от системы, все меньше становится материального; работа испытывает индивида новыми способами. Профессиональная сноровка уже не так и требуется; ее место заняла интеллектуальная функциональность. Гораздо важнее, чтобы мозг не бастовал. А он именно это и делает.

Не разваливаться психологически, не допускать выгорания, не сходить с ума – вот что со временем становится все более важной частью работы.

Жизнь, которую мы не успеваем жить

Цейтноты, чувства собственной некомпетентности и вины относятся к самым разрушительным факторам трудовой жизни. Но большинство смотрит на работу иначе. Для большинства работать не означает постоянно выкладываться по максимуму.

Для своей докторской диссертации я опросил приблизительно сорок служащих, которые около половины рабочего дня посвящали личным делам, тому, что называется пустой работой. Рекорд принадлежал банковскому служащему, который работал около пятнадцати минут в день. В трудовой жизни есть место и завалу работой, и стрессу, и полному безделью. Большинство из нас находится где-то посредине[254].

Несмотря на перегрузки, мы знаем, что нас ждет на работе. Там есть правила и директивы. Когда мы возвращаемся домой и проводим время с членами семьи или друзьями, ни правил, ни директив больше нет. Именно этим объясняется тот факт, что не рабочие задачи, а именно отношения почти всегда описываются как «запутанные».

У детей все обстоит почти с точностью до наоборот. Специалисты по психологии развития и педагоги давно уже изучают такую проблему: дети в определенном возрасте, обычно в подростковом, начинают отказываться ходить в школу. Такой «отказ от школы» может выражаться по-разному. Многих угнетает одна только мысль, что надо годами сидеть за школьной партой и слушаться учителя. В то же время дети правильно понимают, что их судьба – в руках учителя. Детям не нравится, что их отдали на милость системы, которая так отличается от относительной свободы детства[255].

Психологи и социальные работники, имеющие дело с пенсионерами, сталкиваются с противоположной проблемой. Многие пенсионеры ощущают пустоту. Жизнь без рамок, без структуры для них мучительна; они больше не знают, как «убить время». Особенно часто этот феномен наблюдается у мужчин, так как именно они являлись доминирующей силой на рынке наемного труда. И хотя для большинства выход на пенсию положительно сказывается на состоянии здоровья, многое указывает на то, что чем позже человек ушел на пенсию, тем ниже у него риск депрессии[256].

Годы между детством и старостью, которые поначалу казались невыносимыми, становятся в глазах человека чем-то надежным и безопасным. Причина этой трансформации в привычке. Феноменальное умение ребенка найти себе занятие теряется, а привычка самому придумывать, чем заполнить свой день, вызывает не столько удовольствие, сколько тревогу.

Такая психологическая трансформация отражает, как преобразовывался в ходе истории трудовой коллектив. На смену рабочему прежних времен, который имел смелость на время отказаться от работы, если считал, что денег у него достаточно, пришли рабочие настолько боязливые и встревоженные, что они по собственной инициативе готовы снизить свою зарплату, чтобы спасти предприятие. Страх быть уволенным, оказаться неудачником преследует нас независимо от того, насколько успешными мы являемся. Надежность работы – это надежность взятых на себя обязательств. Работа – и средство справиться с экономической неопределенностью, и безопасное пространство для тех, кто не хочет ничего решать[257].

Если какой-либо общественный институт начинает играть такую большую роль, это не проходит бесследно для всего общества. Почему, например, так сложно жить в семье? Почему так трудно бывает в романтических отношениях? Почему одиночество так привычно? Почему простое дело – жить вместе с кем-то – оказывается таким сложным?

У нас хорошо получается то, что мы делаем, и плохо получается то, чего мы не делаем, – вот и ответ. Если мы посвящаем жизнь тому, чтобы лучше работать, то мы будем лучше работать. Но станем ли мы лучше во всем остальном, что составляет человеческую сущность?

Во время коротких отпусков люди сбрасывают ярмо работы, и неумение занять себя становится особенно очевидным. Дни больше не расписаны, и мы оказываемся друг перед другом словно голыми. Остро встает вопрос «Чего мы хотим на самом деле?» – и не факт, что люди в состоянии найти на него ответ. Результаты нескольких исследований показали, что частота разводов зашкаливает в конце периода отпусков. Недаром многие стремятся сделать отпуск как можно короче. В США, самой отпусконенавистнической стране в мире, только половина работников берут отпуск, на который имеют право по условиям найма. Почему они принимают такое решение? Что происходит за время предоставляемой нам короткой «передышки»?[258]

Социолог Арли Хокшилд три года посвятила наблюдению за работниками американской фирмы «Амерко» (название изменено). Это успешное, занимающее прочные позиции на рынке предприятие предложило своим служащим программу, которая предусматривала укороченный рабочий день, расширенные возможности для неполной занятости, отпуска по уходу за ребенком и просто отпуска. Казалось бы, такую инициативу можно только приветствовать, тем более что служащие часто жаловались на нехватку времени. При 47-часовой (в среднем) рабочей неделе смены по 10–12 часов не были редкостью.

Однако предложенными возможностями воспользовались очень немногие. Из 21 000 работников всего 53 человека перешли на укороченный рабочий день, чтобы проводить больше времени с детьми (и среди них не было ни одного мужчины). Большинство так и не отгуляли выходные дни; удаленную работу выбрал всего один процент служащих, несмотря на то, что предприятие поощряло такую форму занятости.

В ходе интервью Хокшилд обнаружила: тот факт, что работники сами выбирают рабочие перегрузки, не объясняется ни возможным падением дохода, ни риском увольнения. Объяснение крылось не столько в изменениях, связанных с работой, сколько в изменениях, связанных с семьей. Работа просто-напросто оказалась «интереснее, чем домашняя жизнь», как выразились большинство служащих[259].

«Я хожу на работу, чтобы расслабиться», – заявил один из опрошенных[260].

Проводившиеся ранее исследования уже показали, что мужчины отдают приоритет не семье, а работе. Но Хокшилд обнаружила, что такая модель встречается и у женщин, служащих в «Амерко».

Объяснение Хокшилд звучит просто: социальная жизнь на рабочем месте проходит по определенным правилам, и представители наиболее привилегированных групп профессионалов пользуются уважением, а также социальной поддержкой, тогда как семейная