чем на 50 % и хлопок стал стоить в среднем 11,5 центов за фунт. Урожаи хлопка к концу 1850-х годов постепенно удвоились, составив четыре миллиона кип в год. Цены на сахар и табак и их производство также выросли. Непрекращающийся спрос на продукцию Юга вынудил плантаторов отдавать под эти культуры каждый пригодный акр земли. Выход основной сельскохозяйственной продукции на душу населения в 1850-е годы упал, и этот аграрный регион стал стремительно превращаться в импортера продовольствия[186].

Хотя эти тенденции и тревожили некоторых южан, большинство выражало восторг по поводу бурного процветания, вызванного хлопковым бумом. Защитники Королевы Торговли пали, на трон взошел Король Хлопок. «Наш хлопок — самый чудесный талисман на земле, — восклицал один плантатор в 1853 году. — С его помощью наши желания становятся реальностью». Южане являются «положительно, самым процветающим народом в мире, выручая от 10 до 20 % от вложенного в любое дело капитала, и так будет продолжаться еще долгое время», — хвастался Джеймс Хэммонд. «Рабовладельческий Юг является сейчас ведущей мировой державой, — говорил он в Сенате в 1858 году. — Хлопок, рис, табак и материалы для кораблестроения правят миром… Ни одна держава в мире не осмелится объявить войну хлопку. Хлопок — наш король»[187].

К концу 1850-х годов собрания южных коммерсантов пришли к такому же выводу. Слияние таких собраний в 1854 году с проходящими параллельно съездами плантаторов стало правилом. С тех пор рабовладельческий сельскохозяйственный уклад и его защита превратились в основной вопрос этих съездов. В этом направлении двинулся даже De Bow’s Review. Хотя сам Де Боу и продолжал ораторствовать по поводу индустриализации, его «Обозрение» уделяло все больше и больше внимания сельскому хозяйству, спорам о защите рабства и южному национализму. В 1857 году политиканы возобладали на этих «коммерческих» съездах, и основной формой торговли, которую они поддерживали, было возобновление ввоза рабов из Африки[188].

В конце 1807 года ввоз рабов был запрещен федеральным законом. После этого в небольших объемах продолжался контрабандный ввоз; в 1850-е годы рост цен на рабов привел к увеличению этого противозаконного трафика, что породило движение за отмену этого закона. Сторонниками отмены двигали и политические мотивы. Ажиотаж вокруг этого вопроса, по словам одного из них, возбудит «презрение к северянам и пренебрежение их мнением». Делегат торгового съезда 1856 года настаивал: «Мы уполномочены требовать открытия этой торговли из экономических, политических и конституционных соображений… После ввоза дешевых негров мы сможем игнорировать недружественные законы Конгресса. А рабы, когда заполнят плантации, хлынут на новые территории, и ничто не сможет сдержать этот процесс». Для некоторых сторонников рабства требование разрешения торговли невольниками казалось логичным. «Рабовладение есть благо, — говорил делегат съезда 1858 года, — а так как это благо, то нет ничего дурного и в естественном способе восполнения рабов». Или же, как возмущался Уильям Йонси: «Если покупать рабов в Виргинии и перевозить их в Новый Орлеан законно, то почему же незаконно покупать их в Африке и везти сюда?»[189]

И правда, почему нет? Однако большинство южан не усматривали логики в этом аргументе. В дополнение к моральным «терзаниям» из-за ужасов морской перевозки негров через Атлантику многие рабовладельцы Верхнего Юга имели и вполне экономические резоны противостоять второму открытию африканской торговли. Они только выиграли от повышения спроса на рабов, продавая в «хлопковые» штаты все больше и больше невольников с Верхнего Юга. Тем не менее съезд торговцев в Виксберге в 1859 году (на который собрались делегаты штатов только Нижнего Юга) призвал к отмене закона о запрещении импорта рабов. Сторонники этих мер понимали, что шансов на успех в Конгрессе, но это их мало заботило, так как большинство из них были сепаратистами, выступавшими за особое южное государство, могущее принимать собственные законы. А тем временем они могли попытаться обойти федеральный закон путем притока «подмастерьев» из Африки. Де Боу стал президентом основанного для этой цели Общества за африканскую рабочую силу. В 1858 году легислатура Луизианы санкционировала импорт «подмастерьев», однако сенат штата отклонил это решение[190].

Потерпев неудачу в своих попытках изменить закон, «пламенные ораторы» направили свои усилия на его нарушение. Самым известным случаем незаконной работорговли в 1850-х годах стал рейд судна «Уондерер», владельцем которого был Чарльз Ламар, представитель знаменитого и влиятельного семейства с Юга. Ламар организовал синдикат, снарядивший несколько судов в Африку за рабами. Одним из этих кораблей в 1858 году и был «Уондерер» — быстроходная яхта, принявшая на борт пять сотен африканцев. Четыреста выживших к моменту прибытия в Джорджию принесли Ламару колоссальный доход. Хотя федеральные власти узнали об этом и арестовали Ламара вместе с несколькими членами команды, жюри присяжных в Саванне оправдало всех. Члены большого жюри, вынесшие официальное обвинение Ламару, получили такую порцию критики от местной прессы, назвавшей их марионетками янки, что даже письменно отреклись от своих действий и сами выступили за отмену закона 1807 года, запрещавшего ввоз рабов из-за рубежа. «И дальше потворствовать нездоровым приступам фальшивой филантропии и помрачению рассудка фанатиков „высшего закона“, — негодовали члены жюри в отношении противников работорговли, — было бы слабостью и недальновидностью». Когда северяне выступили с критикой оправдания Ламара, одна южная газета осудила лицемерие янки: «В чем разница между несоблюдением янки закона о беглых рабах на Севере и южанином, нарушившим… закон о запрете ввоза рабов из Африки?» А Ламар снова купил «Уондерер» на публичном аукционе и продолжал свои работорговые экспедиции до Гражданской войны, на которой и погиб, командуя полком[191].

III

Те силы, которые ратовали за ввоз рабов из Африки, также хотели приобрести и больше территорий для их расселения. С этой целью многие южане поглядывали не на бесперспективные районы, уже вошедшие в состав Соединенных Штатов, а на земли, лежавшие к югу от границы. На торговом съезде 1856 года некий делегат от Техаса провозгласил тост, на который собравшиеся откликнулись с энтузиазмом: «За Южную Республику, с границами по линии Мэйсона — Диксона на севере и по Теуантепекскому перешейку на юге, включая Кубу и другие земли, лежащие у наших южных берегов»[192].

Эта разновидность «явного предназначения» не была в 1856 году откровением. Восемь лет назад, сразу после того, как Сенат ратифицировал договор по приобретению Калифорнии и Нью-Мексико, президент Полк озвучил свою следующую цель: «Я решительно высказываюсь за приобретение Кубы и превращение ее в один из штатов Союза»[193]. Эта идея особенно привлекала южан в качестве способа увеличить свое политическое влияние. «Жемчужина Вест-Индии, — писалось в одном проспекте сторонников аннексии, — с