может быть обеспечена только путем распространения некоторых его принципов», — замечал другой. Избрание президентом Франклина Пирса побудило «молодых американцев» жечь ритуальные костры и проводить факельные шествия, размахивая такими лозунгами, как «Плоды последней победы демократов: Пирс и Куба»[203].

Первые шаги Пирса удовлетворили приверженцев этой идеи. «Политика моей администрации не будет зависеть от дурных предчувствий насчет дальнейшей экспансии, — пообещал новый президент в своей инаугурационной речи. — Наше географическое положение оправдывает приобретение определенных территорий… исключительно важных для нашей безопасности… Наше будущее безгранично»[204]. Кабинет Пирса и дипломатический корпус наводнили приверженцы «явного предначертания». Из всех новых фигур назначение Пьера Суле новым посланником в Испании являлось самым недвусмысленным доказательством намерений администрации. Уроженец Франции, республиканские убеждения которого привели к эмиграции в Луизиану в 1825 году, «горячая голова» Суле приветствовал революции 1848 года в Европе, которые должны были освободить континент от монархий, что вовсе не мешало ему поддерживать рейд «флибустьеров» на Кубу с целью включить остров в состав Союза в качестве рабовладельческого штата. В течение года по прибытии в Мадрид Суле всячески критиковал монархию, ранил на дуэли французского посла, выдвинул 48-часовой ультиматум (проигнорированный Испанией) из-за инцидента, произошедшего с американским судном в Гаване, и заигрывал с испанскими революционерами.

Несмотря на такое начало, единственным проявлением экспансионизма администрации Пирса стала так называемая «покупка Гадсдена», причем даже она в конечном виде не оправдала ожиданий южан. Сторонник строительства железных дорог из Южной Каролины Джеймс Гадсден был назначен посланником в Мексику с целью приобретения дополнительной территории для прокладки линии из Нового Орлеана к тихоокеанскому побережью. Янки из числа аболиционистов подозревали, что он также преследовал и другую цель: приобретение территории, которая впоследствии может стать новым рабовладельческим штатом. Возможно, они были правы. Первоначально Гадсден предлагал Санта-Анне до 50 миллионов долларов за без малого 250 тысяч квадратных миль территории Северной Мексики. Осторожный мексиканский лидер, как обычно, нуждался в деньгах, но не мог пойти на то, чтобы продать едва ли не треть того, что осталось от его страны. В конце концов Санта-Анна договорился с Гадсденом о продаже 55 тысяч квадратных миль за 15 миллионов долларов, однако северные сенаторы сократили смету до 9 миллионов, прежде чем северные демократы успели блокироваться с южными сенаторами и одобрить первоначальные цифры[205].

Усилия Гадсдена были оттеснены на задний план очередным витком «кубинского вопроса». Полный решимости тем или иным способом завладеть островом, Пирс был осведомлен, что Испания в 1853 году, как и пять лет назад, не жаждет его продать. Сохранившиеся свидетельства позволяют установить, что администрация поэтому собиралась спровоцировать на Кубе поддержанную очередной «флибустьерской» экспедицией революцию по техасскому образцу. В инструкциях государственного секретаря в адрес Суле в Мадриде говорилось, что пока новая попытка выкупа Кубы является «несвоевременной», но Соединенные Штаты надеются, что жители острова «самостоятельно или при помощи извне освободятся от колониального гнета»[206]. Есть предположения и о том, что Пирс в июле 1853 года лично встречался с Джоном Квитменом и побуждал того взять на себя командование отрядом «флибустьеров», на этот раз гораздо лучше укомплектованным и профинансированным. Квитмена не надо было долго упрашивать: «Нас отодвинули… от государственной собственности, — заявил он. — Даже та часть Техаса, которая гарантированно должна была стать рабовладельческой, вырвана из нашего тела [благодаря разрешению пограничного спора в пользу Нью-Мексико]… Благословенные берега Тихого океана… отрезаны для тружеников Юга… Сейчас мы окружены как с запада, так и с севера». В общем, настало время «эффективного удара» по Кубе «по образу и подобию Техаса»[207].

Видные деятели южан одобряли замысел Квитмена, его активно поддерживал губернатор Алабамы. Разнообразные техасские политические лидеры помогли снарядить экспедицию, которая, как и все прочие, должна была отправиться из Нового Орлеана. «Настало время действовать, — писал Александр Стивенс, конгрессмен от Джорджии, — пока Англия и Франция увязли» в Крымской войне и не могут вмешаться[208]. К весне 1854 года Квитмен набрал несколько тысяч волонтеров. Кубинские беженцы наладили контакты с революционными группами на самом острове, чтобы скоординировать подготовку к новому выступлению. Сенатор от Луизианы Джон Слайделл при поддержке других сенаторов-южан подготовил резолюцию, где требовал приостановить действие закона о нейтралитете. Сенатский комитет по международным отношениям готов был высказаться в пользу этой резолюции, когда в мае 1854 года администрация внезапно пошла на попятную и приказала Квитмену трубить отбой[209].

Что же произошло? Вероятно, администрация, употребившая все свое влияние на то, чтобы обеспечить принятие закона Канзас — Небраска, решила отмежеваться от другой акции рабовладельцев, которая могла раздробить северное крыло партии[210]. «К сожалению, вопрос о Небраске подорвал влияние нашей партии в свободных штатах, — писал государственный секретарь Уильям Марси, — и лишил ее силы, которая была так нужна и которая могла быть с наибольшей выгодой использована в деле приобретения Кубы». 31 мая, всего день спустя после подписания закона Канзас — Небраска, Пирс обнародовал указ о запрете флибустьерства под страхом уголовного наказания за нарушение закона о нейтралитете[211].

Однако и это не положило конец попыткам овладеть Кубой. Решив в 1854 году воспользоваться плачевным финансовым положением испанского правительства, Пирс поручил Суле поднимать цену до 130 миллионов долларов за остров. Если Испания отвергнет такое предложение, Суле мог обратиться к «следующему надлежащему объекту, способному лишить испанскую колониальную империю данного острова». Что бы эта туманная инструкция ни значила, но если администрация предполагала, что Суле будет действовать по тайным дипломатическим каналам, то она плохо знала своего посланника. В октябре 1854 года в бельгийском городе Остенде он встретился со своими коллегами Джеймсом Бьюкененом и Джоном Мэйсоном — посланниками в Великобритании и Франции. Импульсивному луизианцу удалось убедить обычно осторожного Бьюкенена, не говоря уже о наивном Мэйсоне, подписать меморандум, который стал известен как «Остендский манифест». «Куба настолько же необходима Соединенным Штатам, насколько и любой… из нынешних штатов», — говорилось в документе. Если Соединенные Штаты решат, что соображения их безопасности требуют овладения этой территорией, а Испания откажется продать ее, то тогда «согласно любому закону, человеческому или божественному, мы вправе будем отторгнуть Кубу от Испании»[212].

В своей обычной манере, Суле не смог скрыть встречу в Остенде от европейской прессы. Одной из американских газет также стали известны подробности «манифеста», и в ноябре 1854 года она выложила всю историю. Антирабовладельческие газеты осудили «позор и бесчестье» этого «бандитского манифеста», этого «разбойничьего клича хватать, грабить, убивать, богатеть на руинах провинций и тяжелом труде рабов»[213]. Палата представителей в судебном порядке затребовала переписку и опубликовала ее. Оглушенная бумерангом закона Канзас —