Как «чужак», посягающий на жизнь венецианца, Шейлок по действующему закону ставит под угрозу свою собственную жизнь. Порция и судья готовы его простить, если он станет христианином, но «Шейлок – далеко не Фауст, поскольку никаких сделок с дьяволом не совершает». «Это, скорее, скряга, образ которого восходит к „римской новой комедии“, переходит в средневековые нравоучительные пьесы, где присутствует в качестве персонажа, олицетворяющего грех стяжательства, и вновь появляется в качестве Панталоне в венецианской комедии дель арте и у Мольера в пьесе „Скупой“. Однако, разделяя с этими персонажами некоторое внешнее сходство, Шейлок – другой. Прежде скряги на сцене были только скрягами. Но Шейлок – еврей, и это многое меняет… у Шейлока есть все законные основания позаботиться о крепких запорах на дверях своего дома, о сохранности своего имущества и безопасности дочери».

Что касается Антонио, то тот «обычно интерпретируется как добрый малый, поскольку он раздает деньги и не берет за это процентов. Но можно ли это ставить ему в заслугу? Будучи христианином в той воображаемой „Венеции“, он не имеет права брать ростовщические проценты! Ему нет нужды ссужать деньги. Но, поступая так, он тем самым подрывает бизнес Шейлока, причем не в качестве конкурента. Он вообще не занимается этим бизнесом, не извлекает прибыли, давая деньги в долг».

Этвуд полагает, что его действиями руководит антисемитизм: «Он делает из Шейлока мальчика для порки, и именно за это Шейлок его ненавидит, а не потому, что не может ссужать деньги под более высокие проценты. Антонио выступает в качестве бескорыстного ростовщика не потому, что он добр к нуждающимся, а из желания навредить Шейлоку и всем евреям-ростовщикам, а в их лице – всем евреям».

Антонио и Шейлок нарушают установки тех религий, которые исповедуют. «Антонио нарушает главную заповедь христианства: возлюби ближнего твоего, как самого себя. Шейлок – ближний, но Антонио не хочет видеть в нем такового». Шейлок «нарушает закон Моисея, зафиксированный во Второзаконии, который гласит, что нельзя брать в залог то, без чего человек существовать не может». Этвуд отмечает, что именно этот принцип лежит в основе современного законодательства, регулирующего долги и банкротство, – нельзя изъять у человека средства, которые ему необходимы для его профессии или дела.

***

В XVI веке в Европе смягчаются ограничения на взимание процентов. Сначала Мартин Лютер заявляет, что христианин должен иметь право давать свои деньги в рост. Чуть позднее с этим соглашается Жан Кальвин, оговариваясь, что процент должен быть разумным, и в 1547 году в Женеве вводят пятипроцентную ставку. В Англии против регулирования процентной ставки государством выступает философ Джон Локк. Страны, где доминировал протестантизм, снимают ограничения в XVII веке, католические – в XVIII.

Новые веяния по отношению к предоставлению кредита нашли отражение в сатирическом романе Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» (1533). Пантагрюэль занимает консервативную позицию: по его мнению, иметь долги – плохо. При этом он ссылается на Писание и авторитет древних: «В апостольском послании прямо говорится: „Не оставайтесь должными никому и ничем, кроме взаимной любви“. персы были правы, утверждая, что второй порок – лгать, а первый – быть должным».

Давать взаймы нужно в исключительных случаях. Выразитель новых настроений в романе Панург – герой плутоватый и неразборчивый в средствах, но олицетворяющий здравый смысл. Он весь в долгах, потратил доходы от недвижимости, которой управляет, за три года вперед, освобождаться от долгов не собирается и даже сочиняет речь в защиту должников в духе сатирического панегирика Эразма Роттердамского «Похвала глупости» (1511). За должника будут молиться кредиторы, чтобы Господь ниспослал должнику «мирную, долгую и счастливую жизнь». Кредиторы – это льстецы и прихлебатели должника. А в мире без долгов «тотчас нарушится правильное течение небесных светил», «между стихиями прекратится всякое общение». «Земля не будет производить воду, вода не будет превращаться в воздух, воздух – в огонь, огонь перестанет греть землю. Земля ничего не будет рождать… Дождь перестанет дождить, свет светить, ветер веять, не будет ни лета, ни осени».

Если же сравнивать экономику не с Вселенной, а с человеческим организмом, то без кредита прекратится кровообращение. А с кредитом даже ребенок родится, то есть приращение плоти будет. Иными словами, кредит – двигатель экономики. Авторы «Энциклопедии Рабле» считают, что Панург в этой части текста выражает мысли самого автора, а слова в защиту долга он намеренно – и в духе эпохи – вложил в уста придурковатого героя[28].

Действие повести «Гобсек» (1830) Оноре де Бальзака происходит в конце 1820-х в Париже. Евреев давно уже перестали преследовать, но они по инерции продолжают прятать свое богатство. Гобсек, уронив на лестнице двойной наполеондор, содержавший 10,6 грамма чистого золота, отказывается принять монету у спускающегося следом жильца: «Это не моя! Золото! У меня? Да разве я стал бы так жить, будь я богат!»

***

Проследим, каких уровней достигали процентные ставки ростовщиков после того, как их перестали регулировать. Ростовщик Торквемада, герой трилогии о Торквемаде (1893–1895) испанского писателя Бенито Переса Гальдоса, действие которой разворачивается в конце XIX века в Испании, обслуживает клиентов «с известной щедростью, из расчета реал за каждое дуро[29] в месяц, иными словами, из шестидесяти процентов годовых». Один дуро равнялся 20 реалам. Получается, что Торквемада брал 12 реалов, если ссужал 20. Однако проценты он считает неверно. Могло быть 60%, если бы все проценты уплачивались в конце срока. С учетом же того, что они вносятся ежемесячно и с учетом сложных процентов, то есть начисления процентов на проценты, ставка составляет все 80% годовых.

В романе Эрскина Колдуэлла «Табачная дорога» (1932), где рассказывается о жизни бедняков плантаторского Юга США во время Великой депрессии, приводятся условия кредитования фермера Джиттера, занимающегося хлопком. Ранней весной ему нужен кредит под закупку семян и удобрений. Банк кредит не дает, потому как Джиттер не может предоставить залога. И тогда он идет в ссудную компанию (a loan company), которая мало отличается от ростовщической. Джиттер занимает 200 долларов на десять месяцев под 3% процента в месяц или 30% (считают простые проценты, видимо, чтобы заемщикам понятнее было). Это не так ужасно, однако он должен вносить проценты ежемесячно, а деньги будут, только когда он соберет урожай. Штраф за просрочку составляет еще столько же – 30% от суммы займа. «Для гарантии того, что заем полностью обеспечен», с Джиттера требуют еще фиксированную комиссию в размере 50 долларов, которую при этом называют комиссией за выдачу кредита. Видимо, есть какие-то еще комиссии и платежи, потому что, когда приходит время окончательного расчета, Джиттер выплачивает по ссуде более 300 долларов. Каковы дополнительные комиссии и платежи, не сообщается. Но понятно, что это не менее 50% за 10 месяцев или почти 63% годовых. Джиттеру остается всего семь долларов, но тут он вспоминает, что арендовал мула для запашки поля за 10. В итоге – минус три.