– Самую малость, – любезно ответил я.

– Что сказал интересного?

– Что страстно любит Родину, но был вынужден изменить ей под угрозой физической расправы со стороны мускулистого злодея Дениса. Знаешь такого?

– Все шутите.

– Просто устал.

– А при чем тут Назим Сулейманов?

– Не моя проблема. Пусть этим занимаются те, кому положено.

– Согласен. Уже доложили?

– Не хочу рисковать. Закончу дело, вот тогда…

– Логично. Какие будут распоряжения?

– Никаких, по-моему, ты сам прекрасно знаешь, что делать.

– Господин Хаммер? – Из уважения к возрасту собеседника, и не только к нему, я поспешил вскочить на ноги и раскланяться.

Старик подошел и протянул крупную ладонь. В кафе было безлюдно, жужжал кофейный аппарат, чуть слышно играла музыка.

– Останемся здесь или перейдем на летнюю веранду?

– Пойдемте на воздух.

– Рад, что нашли время встретиться, господин Хаммер.

– У стариков времени навалом.

Старик действительно напоминал габаритами одноименный внедорожник. В молодости он явно был настоящим громилой. На голову выше меня ростом, с широченными, немного сутулыми плечами, длинным извилистым шрамом на левой щеке и неожиданно ярко-голубыми, не по возрасту, глазами. Господин Гасоль – один из тех, кто не смог смириться с позором оккупации в годы Второй мировой. В сороковом ему было целых пятнадцать лет. В шестнадцать он командовал боевой «пятеркой», в семнадцать был схвачен гестапо, его пытали и приговорили к расстрелу. В ночь перед этим он умудрился, выломав решетку на окне, сбежать, перебрался в соседнюю Швецию, а оттуда в Англию. Приписал себе пару лет и поступил на службу в королевские воздушно-десантные войска. Закончил войну в звании старшины и с полной грудью орденов и медалей. В сорок шестом вернулся домой, окончил университет и всю оставшуюся жизнь посвятил тому, чем собирался заниматься еще в детстве, то есть биологии. О таких людях вообще-то надо писать книги. Очень удивлен, что никто до этого не додумался.

– Позвольте еще раз поблагодарить вас за то, что согласились на беседу.

– Зовите меня Стен.

– Тогда я – Мигель.

– Вы совсем не похожи на испанца, друг мой.

– Моя мать была полькой.

– Понятно. Вы сказали по телефону, что хотели бы поговорить со мной о местном Сопротивлении.

– Совершенно верно. Наше издательство готовит книгу об оккупации Европы. Кстати, вам предлагается гонорар. – И я полез в карман за конвертом.

– Оставьте! – махнул он рукой и рассмеялся. – В деньгах я не нуждаюсь. В моем возрасте, знаете ли, потребности съеживаются до разумного предела.

– Позвольте, но…

– Если хотите сделать приятное, закажите-ка мне большой бокал хорошего французского коньяка.

– С удовольствием! – Я открыл карту вин: – Royal или Tres Vielux?

– Пожалуй, Royal.

Большой бокал с коньяком полностью спрятался в его кулачище. Когда Стен делал глоток, возникало впечатление, что он отпивает непосредственно из собственной ладошки.

– Прекрасно, – заявил он, отставив наполовину осушенный бокал в сторонку. – Вот сейчас я напьюсь и начну рассказывать, как в одиночку победил Адольфа. Старики любят приврать, особенно под хмельком.

– Вы совсем не похожи на старика.

– Видели бы вы меня в молодости, – вздохнул он и опять потянулся за бокалом. – Спрашивайте.

– Если не ошибаюсь, вы присоединились к Сопротивлению в пятнадцать лет.

– Верно, в пятнадцать, но уже тогда я был крупным. – Он возвышался надо мной, как крейсер над байдаркой. – Все равно не хотели брать, уж как я ныл.

– Вы сразу попали в боевое подразделение?

– Нет, конечно, кто же доверит серьезную работу сопляку. В «пятерку» меня приняли через полгода.

– То есть вам по-прежнему было пятнадцать.

– На войне быстро взрослеют. – Он допил бокал и с сожалением отставил в сторону.

– Официант! – заголосил я.

– Отличный коньяк, благодарю вас, – вежливо проговорил Стен.

– Вы сказали, что на войне быстро взрослеют. Какая это была война?

– Странная. – Его рука замерла на полпути. – Мы совсем не знали, как нам сражаться, много болтали и верили всем подряд. Многие из нас поэтому так и остались молодыми.

– Чем конкретно занималась ваша «пятерка»?

– Воровали у немцев оружие, прятали его, потом оно уходило к тем, кто действительно стрелял.

– Прятали?

– Ну да.

– Где же?

– Где угодно: в скалах, в заброшенных домах, на фермах. Даже на кладбище.

– На кладбище? Интересно.

– Не то слово. До сорок первого не прятали, а в тот год у нас появились «Четыре орла».

– Как вы сказали, «Четыре орла»? – Я едва не поперхнулся коньяком. – Похоже на приключенческий роман.

– Так и было. – Откинувшись на стуле, мой собеседник послал улыбку в прошлое. – Понимаете, мои отец с матерью были тихими и мирными людьми, а брат матери, Нильс Греннинг, был военным. В Первую мировую сражался на стороне союзников против немцев.

– Даже так?

– Он был военным летчиком и одержал семнадцать воздушных побед. По тем временам – очень серьезная цифра.

– По нынешним тоже.

– Когда вернулся с войны, остался в армии и дослужился аж до подполковника.

– Серьезно.

– Если учесть, что всеми вооруженными силами у нас командует генерал-лейтенант, еще как серьезно. Так вот, когда пришли немцы, он тоже хотел сражаться, но в то время он уже умирал. За месяц до того как покинуть этот мир, он позвал меня и сказал, что заранее выбрал себе тихое местечко на Гарнизонном кладбище. Кроме того, заказал высокое бетонное надгробие и чугунную могильную плиту с орлами по бокам. Вот и получились «Четыре орла».

– Так в чем же тайна?

– Могильная плита отодвигалась, достаточно было немного приподнять ее и сдвинуть вправо. Получался отличный тайник. Там мы хранили оружие, взрывчатку. Однажды там провел два дня Петер Шенеманн.

– Не задохнулся?

– Мертвым, молодой человек, воздух ни к чему. Петер оказался агентом гестапо. Мы раскрыли его и разобрались по-свойски.

– Тайник прослужил вам всю войну?

– Думаю, он до сих пор в рабочем состоянии. У нас в стране хорошие мастера.

– Фантастика!