– И убийство дяди Олдрича.

При упоминании имени брата он вздрагивает. Мы молчим. Он поднимает бокал и долго смотрит на янтарную жидкость.

– Не понимаю, как это связано, – признается он; я выдерживаю еще одну паузу. – Ведь картины были украдены до убийства? – спрашивает отец.

Я киваю.

– Насколько помню, задолго. За месяцы? Или за годы?

– За месяцы.

– И ты усматриваешь взаимосвязь. Расскажи.

Я не хочу углубляться в детали и меняю тему:

– Что вызвало размолвку между тобой и дядей Олдричем?

Отец сердито зыркает на меня сквозь хрустальное стекло бокала:

– А это здесь при чем?

– Ты никогда мне не рассказывал.

– Наш… – Он подбирает слово. – Наш разрыв произошел задолго до его убийства.

– Знаю.

Я всматриваюсь в отцовское лицо. Большинство людей утверждают, что не замечают у себя черты характера, присущие родителям.

Я замечаю. И слишком даже много.

– Ты когда-нибудь задумывался об этом? – спрашиваю я.

– Что ты имеешь в виду?

– Если бы между тобой и Олдричем не произошел, – здесь я изображаю воздушные кавычки, – разрыв, не думаешь ли ты, что он был бы жив и поныне?

– Боже мой, Вин, о чем ты говоришь?! – Отец ошеломлен и уязвлен моими словами.

Я понимаю: мне хотелось его достать, и это у меня получилось.

– Ты когда-нибудь задумывался о такой возможности?

– Никогда! – с чрезмерным нажимом произносит он. – Почему тебе это так важно?

– Он был моим дядей.

– И моим братом.

– А ты вышвырнул его из семьи. Я хочу знать почему.

– Это было очень, очень давно.

Он подносит бокал к губам, но у него дрожит рука. Отец постарел. Увы, это обыденное наблюдение, хотя нам часто говорят, что процесс старения происходит постепенно. Возможно, так оно и есть, однако у моего отца это скорее напоминало падение с отвесной скалы. Он долго цеплялся за край, оставаясь здоровым, сильным, подвижным… а когда соскользнул, его падение было неотвратимым. Прямо по вертикали вниз.

– Это было очень, очень давно, – повторяет отец.

В его голосе звучит неподдельная боль. Взгляд становится отрешенным. Такой взгляд был у него в тот злополучный день, когда мы зашли в конюшню. И вот опять эта давняя отрешенность в глазах. Я вижу, куда он смотрит. Когда-то на том месте висела потрясающе красивая черно-белая фотография Локвуд-мэнора. Ее сделал мой дядя Олдрич где-то в конце семидесятых годов прошлого века. Как и дядя, фотография давно исчезла. Вплоть до сегодняшнего утра я не задумывался о том, что художественный вклад дяди Олдрича в убранство дома удалили из семейного гнезда сразу же после того, как его самого вышвырнули оттуда.

– Ты говорил, причина касалась денег, – напоминаю я. – Ты подозревал, что дядя Олдрич их промотал или присвоил. – (Отец не отвечает.) – Это правда?

– А какая разница? – сердито огрызается отец. – С твоим поколением вечно так. Вам всегда хочется вытаскивать былые неприятности наружу. Вы думаете: если вытащить гадости на яркий свет, он их уничтожит. Нет. Совсем наоборот. Ты их лишь подпитаешь, дашь им новую силу. Я никогда не говорил об этом, и твой дядя тоже. Вот что значит быть одним из Локвудов. Мы оба знали: многие возрадуются нашей семейной беде и захотят извлечь пользу из любой слабины. Это ты хоть понимаешь? – (Я молчу.) – Ты, как член нашей семьи, обязан оберегать наше доброе имя.

– Отец! – не выдерживаю я.

– Вин, ты меня слышишь? Локвуды не копаются в грязном белье.

– Что между вами произошло?

– А почему ты вдруг наладил контакт с Патришей?

– Никаких «вдруг». Мы с ней никогда не теряли контакта.

Отец поднимается с кресла. У него побагровело лицо. Он дрожит всем телом.

– Я больше не намерен обсуждать эту тему.

Он слишком разволновался. Нужно его успокоить.

– Хорошо, отец. Тема закрыта.

– Но я напоминаю тебе: ты один из Локвудов. Это накладывает определенные обязательства. Наследуя имя, ты наследуешь и все остальное. Обстоятельства кражи картин и последующие трагические события с моим братом и Патришей не имеют никакого отношения к очень давней размолвке между Олдричем и мной. Понимаешь?

– Понимаю, – максимально спокойным тоном отвечаю я и тоже встаю, поднимаю руки, показывая, что сдаюсь. – Я не хотел тебя расстраивать.

Открывается дверь. Входит Найджел:

– У вас тут все в порядке? – Он видит, какое у отца лицо. – Виндзор?

– Со мной все отлично. Отцепись!

Но по его виду этого не скажешь. Лицо у отца по-прежнему раскрасневшееся, словно от чрезмерного физического напряжения. Найджел сердито смотрит на меня.

– Вам пора принимать лекарство, – говорит отцу Найджел.

Отец берет меня под локоть:

– Помни: ты обязан защищать семью.

Затем он шаркающей походкой покидает гостиную.

– Благодарю за то, что довел его до такого состояния, – говорит Найджел, по-прежнему сердито глядя на меня.

– И долго ты подслушивал? – спрашиваю я, но тут же машу рукой; меня это не волнует. – Ты знаешь, в чем была причина их размолвки?

Найджел тянет с ответом, потом говорит:

– Почему бы тебе не спросить у сестры?

– У Патриши? – (Он молчит.) – Патриша знает?

Отец уже добрался до лестницы.

– Найджел! – кричит он оттуда.

– Мне нужно привести в чувство твоего отца, – говорит мне Найджел Дункан. – Прекрасного тебе дня.

Глава 15

Мой «Ягуар XKR-S GT» уже ждет меня.

Я ныряю в салон, и тут приходит сообщение от Кабира. Встреча с профессором Иэном Корнуэллом, который дежурил в ночь кражи картин (тогда он был стажером и подрабатывал по ночам охранником), состоится где-то через час. Кабир не посвятил Корнуэлла в подробности, сказав лишь, что один из Локвудов пожелал встретиться с ним. Прекрасно. Кабир передает точное местонахождение кабинета Корнуэлла в Хаверфорде. Робертс-Холл. Это место мне знакомо.

Выезжая за ворота Локвуда, я звоню Патрише. Она отвечает сразу же:

– Что нового?

– На сей раз без традиционного «излагайте»?

– Я нервничаю. Так у тебя есть новости?

– Где ты сейчас?

– Дома.

– Подъеду через десять минут.

Моя двоюродная сестра живет в том же доме, где убили ее отца и откуда ее похитили. Это очень скромный коттедж в стиле «Кейп-Код», стоящий в самом конце тупика. Она разведена и имеет совместную опеку над своим десятилетним сыном Генри. Забавно, что нынче Генри живет у ее бывшего мужа, известного нейрохирурга с подходящим именем Дон Квест. Как ни банально это звучит, но смыслом жизни Патриши является ее работа. Замечу, что банальности существуют не просто так; на то есть свои причины. Сеть приютов «Абеона», которыми руководит сестра, заставляет ее почти постоянно находиться в разъездах по всему миру, произносить речи и собирать деньги. Патриша сама предложила бывшему мужу столь необычное соглашение о