Локвудов были вплетены в богатую историю Хаверфорда с самого его основания. Виндзор I и Виндзор II окончили этот колледж и впоследствии принимали активное участие в его жизни, занимая пост председателя попечительского совета. Здесь учились все мои родственники мужского пола (женщин в колледж не принимали вплоть до 1970-х годов), пока дядя Олдрич не нарушил семейную традицию, предпочтя Нью-Йоркский университет. Это было тоже в начале семидесятых. Вторым нарушителем оказался я, отправившись учиться в Дьюкский университет Северной Каролины. Я любил и продолжаю любить Хаверфорд, но для меня он находился слишком близко к дому и был слишком хорошо знаком. А мое эго восемнадцатилетнего парня жаждало новизны.

Окна кабинета профессора Иэна Корнуэлла в Робертс-Холле выходят на Лужайку основателей. За ней стоит Зал основателей – здание, куда принадлежащие нам картины Вермеера и Пикассо были привезены для выставки и откуда их украли. А ведь Корнуэлл каждый день смотрит на здание, где его держали связанным, пока грабители занимались своим делом. Интересно, он часто думает об этом или вспоминает лишь иногда? Или же вид за окнами воспринимается им просто как вид?

Иэн Корнуэлл изо всех сил старается выглядеть по-профессорски: нечесаные волосы, всклокоченная борода, твидовый пиджак и вельветовые брюки горчичного цвета. Полки в его кабинете ломятся от бумаг; того и гляди бумаги обрушатся на пол, где возвышаются такие же горки. Обычного письменного стола у него нет. Корнуэлл сидит за большим квадратным столом на двенадцать персон. Это позволяет ему проводить студенческие семинары в непринужденной обстановке.

– Я так рад, что вы нашли время для визита, – говорит мне Корнуэлл.

Он усаживает меня напротив брошюр, имеющих отношение к факультету политологии. Я оглядываю его с головы до ног. У него энергичное выражение лица. Кажется, он вот-вот обратится ко мне с просьбой о финансовой поддержке какого-нибудь проекта или учебного курса. Чтобы ускорить нашу встречу, Кабир наверняка намекнул профессору о моей готовности раскошелиться на нужды факультета. Оказавшись здесь, я уничтожаю этот намек в зародыше:

– Я приехал по поводу украденных картин.

Улыбка сползает с его лица, как картонная маска.

– У меня сложилось впечатление, что вы заинтересованы…

– Может, но позже, – перебиваю его я. – А сейчас у меня к вам ряд вопросов, касающихся похищения картин. Вы тогда работали по ночам охранником, и кража произошла в ваше дежурство.

Ему не нравится моя напористость. Она мало кому нравится.

– Это было очень давно.

– Да, – отвечаю я. – Я прекрасно знаю об особенностях времени.

– Не понимаю…

– Думаю, вам известно, что одна из похищенных картин была найдена.

– Читал об этом в новостях.

– Прекрасно, значит, нам не понадобится играть в догонялки. Я изучил обширную документацию ФБР, касающуюся кражи. Как вы понимаете, у меня в этом деле есть и личный интерес. – Корнуэлл моргает, словно у него закружилась голова, а я продолжаю: – В ту ночь вы были единственным охранником. Согласно вашим показаниям, в дверь Зала основателей постучались двое в полицейской форме. По их словам, они услышали подозрительные звуки и решили проверить здание. Вы их впустили. Едва войдя, они тут же вас скрутили, отвели в подвал, где заклеили скотчем глаза и рот и приковали к батарее отопления. Они обшарили ваши карманы, достали бумажник, проверили удостоверение личности и заявили, что теперь знают, где вы живете и как вас найти. Полагаю, они вам угрожали. Я правильно изложил случившееся?

Иэн Корнуэлл опускается на стул с противоположной стороны стола:

– Мне нанесли психологическую травму. – (Я жду.) – Я бы предпочел не говорить об этом.

– Профессор Корнуэлл!

– Да.

– Во время вашего дежурства моя семья лишилась двух бесценных шедевров живописи.

– Вы меня обвиняете?

– Обвиню, если откажетесь мне помогать.

– Я ни от чего не отказываюсь, мистер Локвуд.

– Превосходно.

– Но я не хочу, чтобы мной манипулировали.

Я даю ему немного времени, чтобы сохранить лицо. Он капитулирует. Такие, как он, всегда сдаются.

Через несколько секунд он с сокрушенным видом заявляет:

– Я не знаю ничего такого, что могло бы вам помочь. Я все подробно рассказал полиции, причем неоднократно.

Как ни в чем не бывало я продолжаю:

– По вашим оценкам, один из нападавших был среднего телосложения, ростом пять футов и около девяти дюймов. Второй был чуть выше шести футов и отличался более крепким телосложением. Оба белые. По вашему утверждению, они приклеили себе усы.

– Там было темно, – добавляет он.

– Что вы этим хотите сказать?

– Я говорю о неточности оценок. – Его глаза скашиваются влево. – Рост, телосложение. Все произошло слишком быстро, я не смог рассмотреть их как следует.

– Вы были молоды и напуганы, – добавляю я.

Иэн Корнуэлл хватается за эти аргументы, как утопающий за спасательный круг:

– Да, совершенно верно.

– Вы были стажером, подрабатывающим дежурствами.

– Да, это входило в условие требований предоставленной мне финансовой помощи.

– И ваша подготовка была минимальной.

– Я не снимаю с себя ответственности, – говорит Корнуэлл, – но колледжу следовало обеспечить картины вашей семьи более надежной охраной.

Здесь он прав, хотя многое в этом деле и в расследовании кражи и раньше вызывало у меня вопросы. Наша семья предоставляла картины на короткое время, и даты были обговорены заранее, за несколько недель. Мы увеличили число камер наблюдения, но тогда цифровое видео не отправлялось в облачные хранилища. Поэтому записи находились на жестком диске компьютера, а компьютер стоял на втором этаже, в комнате за кабинетом президента колледжа.

– Откуда воры знали, где искать жесткий диск? – спрашиваю я.

– Пожалуйста, не надо, – закрыв глаза, стонет профессор.

– Что не надо?

– Неужели вы думаете, что люди из ФБР не задавали мне такие же вопросы? Задавали тысячу раз. Они часами допрашивали меня и даже отказывали в помощи адвоката.

– Они подозревали вас в соучастии.

– Не знаю. Но они вели себя так, будто я и впрямь соучастник. Я скажу вам то же, что говорил им: я не знаю, откуда грабителям было известно местонахождение жесткого диска. Я валялся в подвале, перемотанный скотчем и прикованный к батарее. Я провел там восемь часов, пока утром меня не нашел сменщик.

Все это мне известно. Подозрения с Иэна Корнуэлла были сняты по многим причинам и прежде всего потому, что он – двадцатидвухлетний стажер – не имел криминального прошлого. Чтобы спланировать и осуществить такое ограбление, требовались преступный склад ума и определенный опыт. У него не было ни того ни другого. И тем не менее ФБР продолжало за ним наблюдать. Я тоже, с помощью Кабира, следил за его банковскими счетами: не появится ли там запоздалая крупная сумма, свалившаяся невесть откуда. Ничего подозрительного. Похоже, этот человек чист.