и смотрит на задний двор.

– Не понимаю, какое отношение все это имеет к нынешней реальности.

– Как здорово, – говорю я.

– Что?

– Увиливания продолжаются.

– Не будь идиотом. – (Я жду.) – Помнишь «Мои прекрасные шестнадцать»?

Я помню. В Локвуде это было пышное празднество, хотя и обставленное со вкусом. Что значит «со вкусом»? Наши друзья из числа нуворишей пытались переплюнуть друг друга дорогими машинами, модными рок-группами, сафари в экзотических местах, знакомствами со знаменитостями и просьбами: «Сэр, покажите мне самое лучшее». Однако Патриша собрала лишь ближайших подруг для непритязательного вечера на лужайке Локвуда.

– Мы решили заночевать, – говорит она. – В палатках у пруда. Нас было восемь.

Я мысленно переношусь в тот вечер. Я был только на обеде, после чего парней выпроводили. Я вернулся в дом. Больше всего мне запомнилась симпатичная девушка по имени Бэбс Стеллман. Она была в числе приглашенных. Кто-то шепнул мне, что она неровно дышит ко мне. Естественно, я попытался, как тогда говорили, «сравнять счет». Нам с Бэбс удалось улизнуть и спрятаться за деревом. Помню, как я сунул руку ей под свитер, хотя она остановила мои дальнейшие поползновения, произнеся фразу, всегда поражавшую меня своей парадоксальностью: «Вин, ты мне всерьез нравишься».

– Девчонки раздевались в беседке, – продолжает Патриша и опускает голову. – И твой отец… Вин, он был не прав. Нужно, чтобы ты это знал. Но твой отец обвинил моего в том, что он подглядывал за нами из окна.

Я замираю на месте, едва веря своим ушам:

– Ты можешь это повторить?

– И кто теперь увиливает? – почти улыбаясь, спрашивает Патриша.

– По твоим словам, мой отец обвинил твоего в вуайеризме?

– Да, именно это я хочу сказать.

– Мой отец не стал бы бросаться беспочвенными обвинениями.

– Согласна, не стал бы. Ты помнишь Эшли Райт?

Вспоминаю, но смутно.

– Она была в твоей команде по хоккею на траве?

Патриша кивает:

– У Эшли вдруг испортилось настроение. Мы стали допытываться, в чем дело, а она молчит. Потом начала кричать, что хочет домой. Это нас еще больше удивило. Словом, родители приехали за ней и увезли. Вернувшись домой, Эшли рассказала отцу, что видела, как мой отец подсматривал из окна, когда она разделась догола. Отец Эшли отправился к твоему отцу. Твой потребовал у моего объяснений. Посыпались искры. Мой отец отрицал. Твой напирал. С тех пор трещина между ними только ширилась. Эта история разбередила множество старых ран.

Я обдумываю услышанное и говорю:

– Эшли Райт.

– Что ты имеешь в виду?

– А вдруг она соврала?

Патриша открывает рот, закрывает, снова открывает.

– Вин, какая разница? Столько лет прошло.

В ее вопросе есть резон.

– Ты знаешь, где она живет сейчас?

– Эшли Райт? – У Патриши бледнеет лицо. – Хоть убей, не знаю. Ты что, собрался с ней говорить? Вин, ты серьезно? Предположим, мой отец был… если брать наихудший сценарий… извращенцем, подглядывавшим за шестнадцатилетними девицами. Ну что это изменит сейчас?

Еще один резонный довод. Куда меня это заведет? Убийство дяди Олдрича и похищение Патриши случились через два года после того.

Вижу полное отсутствие взаимосвязи.

И тем не менее…

– Вин…

Я смотрю на сестру. Глаза Патриши устремлены на стену с фотографиями и полочкой, где стоит фотоаппарат.

– Мне ужасно недостает отца. Я хочу справедливости. Одно то, что злодей, причинивший зло мне и всем остальным девочкам, мог и дальше творить злодеяния… эта мысль более двадцати лет не давала мне покоя. – (Я жду.) – Но теперь все указывает на то, что убийство отца и мое похищение – дело рук Рая Стросса. Согласен? Если да, стоит ли нам вытаскивать все это на поверхность?

И вновь она рассуждает, как мой отец. Я молча киваю.

– Что? – спрашивает Патриша.

– Ты хочешь, чтобы все это исчезло из твоей жизни, – говорю я.

– Естественно, хочу.

– Но оно не исчезнет.

Я напоминаю ей, что через несколько часов весь мир узнает о смерти Рая Стросса и причастности «Шестерки с Джейн-стрит» к похищению картины Вермеера. А потом ФБР вплотную займется вопросом о том, как у Стросса оказался мой чемодан, от которого потянутся ниточки к Патрише. Я говорю ей об этом и вижу, насколько удручают ее мои слова.

Патриша подходит ко мне и плюхается на диван. Я знаю, что будет дальше. Ей просто нужно время, чтобы все это обмозговать.

– Мне удалось вернуться домой, – наконец говорит она. – Я никогда не смогу это забыть.

Патриша начинает грызть ноготь большого пальца. Привычка, которую я помню по нашему детству.

– Мне удалось вернуться домой, – повторяет она. – А те девчонки уже никогда не вернутся. Некоторые… Мы так и не нашли их тел.

Она смотрит на меня, но что я могу добавить к ее словам?

– Я сделала целью своей жизни помощь детям и подросткам, попавшим в беду. А теперь сама прячусь в темном углу.

Я воспринимаю это как просьбу сказать что-то утешительное, что-то вроде «Понимаю» или «Все нормально». Вместо этого я смотрю на часы, прикидывая, сколько времени займет поездка до Хаверфордского колледжа:

– Мне надо ехать.

Пока сестра провожает меня к машине, я вижу, что она снова грызет ноготь.

– Ты чего? – спрашиваю я.

– Никогда не думала, что это важно. И до сих пор не думаю.

– Но?.. – подсказываю я, усаживаясь за руль.

– Но ты продолжаешь упирать на размолвку между нашими отцами.

– И что?

– Ты думаешь, она имеет какое-то отношение ко всем прочим событиям.

– Поправка: я не знаю, имеет ли. Я не знаю, имеет ли отношение и все остальное, что мы пытаемся ворошить. Так меня учили вести расследование. Ты задаешь вопросы. Ты движешься ощупью и, бывает, на что-то натыкаешься.

– У них состоялся последний разговор.

– У кого?

– У наших отцов. Здесь. В этом доме.

– Когда?

Патриша отводит руку в сторону, чтобы снова не грызть ноготь.

– За сутки до смерти моего отца.

Глава 16

Хаверфордский колледж, основанный в 1833 году, представляет собой небольшое элитное высшее учебное заведение, находящееся в фешенебельном филадельфийском пригороде Мейн-Лайн. К нему примыкают два моих любимых эксклюзивных клуба, оба носящих название «Мерион». Один – это гольф-клуб (в гольф я играю много и часто), второй – крикет-клуб (в крикет я вообще не играю, да и поклонников этой игры среди членов клуба совсем немного; причины мне неизвестны). Студентов в Хаверфорде и полутора тысяч не наберется, однако колледж владеет более чем полусотней зданий, в основном каменных, расположенных на двухстах акрах ухоженной земли. Забота о природе поставлена здесь на такой высокий уровень, что здешние зеленые насаждения можно смело назвать древесным питомником. Имена