– Посмотри. Они сходятся сюда со всех сторон, я никогда не видела столько гризли в одном месте, да еще чуть ли не плечом к плечу, – шепчет она. – В обычное время они бы поубивали друг друга. Можно подумать, они знают, что это их единственный шанс. Что эта маленькая палатка с кучей незнакомых предметов – их последняя надежда. Я хочу донести эти картины до людей. Их покажут в школах, на предприятиях. Людям объяснят, что природа дошла до предела.

У меня не хватает мужества ей ответить, она слишком упряма. Я вырываю клочок травы и бросаю его в воздух. Былинки летят в сторону бухты. Я хожу по палатке и собираю кое-какие вещи.

– Мы немедленно уберемся отсюда и пойдем к хижине.

– Мы?

– Надо уходить. Рано или поздно они войдут и в этот лагерь и сожрут нас. Ветер подходящий, еще темно. Я помогу тебе, у нас все получится.

Габриэль качает головой со слезами на глазах. Я присаживаюсь перед ней на корточки:

– Мы больше ничего не можем для них сделать. Пожалуйста, не отпускай меня одного.

Габриэль стискивает пальцами свой спальник:

– Я все время буду тормозить тебя. Вдвоем у нас нет шансов. Ступай один и возвращайся за мной вместе с Уорреном.

Я долго колеблюсь и наконец принимаю решение. Надеваю теплую куртку, обуваюсь, кладу в карман фонарь. Вкладываю два наших газовых баллончика в руки жены.

– А тебе? – слабо возражает она.

– Я выпутаюсь. Если они накинутся, целься в нос, не в глаза.

Я нежно целую ее, прижимаю к себе.

– Мы продержались двадцать пять лет, – говорит она, – и мы все еще здесь, ты и я.

– Ты и я…

– Все обойдется.

Габриэль всегда хотела умереть вместе со своими медведями, она никогда этого не говорила, но я знаю уже очень давно. Мне страшно не хочется оставлять ее, но я хочу ее спасти. Вырвать из их когтей. У нас мало времени.

Я выхожу, прячусь за палаткой и пролезаю между двумя горизонтально натянутыми проводами ограды. Ветер сильный, но переменный, он то кружит вихрем, то хлещет меня по лицу, то сбоку. Я бегу так быстро, как только позволяют мои усталые ноги, оглядываюсь, проверяя, не преследуют ли меня медведи. Кажется, получилось. Я добираюсь до бухты, поднимаюсь к реке, перехожу на другой берег. Бурные волны леденят меня до самых колен. Последний раз оборачиваюсь на луг, вижу подмигивающий огонек камеры, снимающей в инфракрасном свете.

Чертов ветер меняет направление, теперь он дует мне в лицо. Не знаю, достаточно ли он силен, чтобы донести мой запах до медведей, но я ускоряю шаг. С включенным фонариком я продираюсь сквозь деревья, путаясь в переплетении мертвых ветвей и папоротников. Мое усталое сердце рвется из груди, я думаю о Габриэль, оставшейся в палатке.

Любой ценой мы должны вернуться за ней, вооружившись ружьями, еще до восхода солнца.

Где-то далеко впереди слышатся всплески. Я уже отошел далеко, этот маленький поток обозначает половину пути. Он совсем неглубок, мы с Габриэль перебирались практически вброд, почти не замочив ног, когда приходили на территорию гризли или уходили с нее. Но по мере приближения я слышу странный шум. Напоминающий аплодисменты…

От этих странных хлопков у меня сжимается горло, я освещаю фонарем поверхность воды: она похожа на серебряное море. Я не верю своим глазам: там тысячи лососей, попавших в ловушку на мелководье, зажатых между скалистыми берегами и не имеющих возможности развернуться – такое их множество. Только нескольким удается проскользнуть, а остальные бьются и подыхают, наваленные грудами, с раскрытыми пастями. Гибнущие от собственного количества. Они поднялись по слишком узкому и неглубокому потоку, всего в нескольких километрах от нашего лагеря.

С одной стороны – наши гризли, подыхающие от голода, а с другой – пропадающая пища.

Изобилие, убивающее точно так же, как и нехватка.

Мне хочется умереть вместе с этими несчастными животинами, которых подвел разладившийся инстинкт и не сработавшие гены – из-за человеческого безумия. У меня вырывается крик отчаяния, я бросаюсь в воду и начинаю десятками выкидывать рыбы на берег, пытаясь расчистить дорогу другим. Я сыт по горло своим невмешательством, они агонизируют из-за нас, это не вина природы, и самой ей не справиться. Но место, которое мне удается освободить, тут же заполняется другими рыбами, еще более крупными.

Сдавшись и признав безнадежность попытки, я продолжаю путь, цепляясь за мысли о жене. Я хочу ее спасти, и мы вместе уедем куда-нибудь. Я не желаю возвращаться в город, читать их газеты, слушать их радио. Я хочу окончить свои дни вдали от всего этого, на природе. В покое.

Я добираюсь до хижины в тот момент, когда первые лучи солнца разгоняют сумерки. На горизонте вырисовываются горы, они мой заслон от мира, и, будь я лет на двадцать моложе, я бы поднимался на них раз за разом. Сегодня я могу только любоваться ими, но мне и этого достаточно.

Уоррен сидит на крыльце в своем кресле-качалке, рядом с ним удочки, корзинки и запасы сушеного мяса. Он мирно курит трубку. Хмурится, когда я появляюсь, измотанный и грязный. Мы с ним почти одного возраста, только его борода в два раза длиннее моей.

– Что случилось?

– Габриэль в опасности.

Я захожу в хижину, беру ружье, протягиваю ему второе. Он не двигается с места и вздыхает:

– Габриэль умерла пять лет назад, Пьер. В тот недоброй памяти год, когда лосось поднялся не в том месте. Ты уже приходил сюда за помощью. Мы не смогли ее спасти. Банн нанес ей смертельный удар в лицо.

– Что ты несешь? Габриэль ждет нас! Ну же, идем!

Он качает головой.

– Тогда я пойду один.

– Погоди…

Уоррен встает с качалки, заходит в хижину и возвращается с маленькой камерой. Тяжело вздыхает.

– Последняя кассета там, внутри. Та, которую Габриэль снимала до самого конца… Ты уже видел эти кадры много-много раз. И всякий раз ты забываешь. Ты уезжаешь обратно в город, возвращаешься каждый год, ставишь палатки на лугу… Потом наступает момент, когда ты приходишь сюда за ружьями… У меня сердце рвется, когда приходится показывать тебе это видео. Но… посмотри.

Мои руки дрожат, когда я нажимаю на кнопку «воспроизведение».

Уоррен, уходящий в сторону леса, слышит, как я кричу.

* * *

Год спустя я вернулся на луг.

Как красива ярко-зеленая трава, и цветы распустились во множестве. Я ищу глазами лососей в бухте, мне хочется увидеть, как они преодолевают течение с наполненными икрой брюхами и как их чешуя играет на солнце.

И гризли уже здесь, во всей их мощи, готовые к охоте.

Оба лагеря уже стоят на зеленом травяном ковре, защищенные электрическим ограждением. Ткань палатки в лагере номер один начинает подрагивать, и я слышу, как скользит застежка-молния.