Но нет, видно, дело и впрямь было в коварных течениях и непостоянных ветрах: Элиза с мужем все же явились, как раз в тот момент, когда Андреас собрался начать празднество в честь коронации, не дожидаясь сестры.

К тому времени — а миновала уже неделя, все гости, даже из самых дальних держав, успели прибыть и теперь томились бездельем, — я ближе познакомилась с Селестой.

Чем дольше я общалась с нею, тем сильнее привязывалась и тем больше мне казалось, будто в ее жилах в самом деле течет русалочья кровь, до того мы были похожи! Не внешне, нет, хотя издали или в сумерках нас можно было спутать… У принцессы был тот же характер, что и у любой из моих сестер. Такой же, как у меня.

— Марлин, если бы ты могла говорить, мы столковались бы намного быстрее, — вздыхала она порой. — Ну да ладно. Я узнала, что корабли причалят завтра на рассвете, если ветер будет попутным. Я в этом ничего не понимаю, слышала только, что их всего дюжина — королевский фрегат и другие, которые вроде как охрана.

Я кивнула — ясное дело, королевская чета не может выйти в море без достойного сопровождения.

Итак, скоро она будет здесь, эта Элиза, и я смогу взглянуть на нее. А лучше бы нам с Селестой заманить ее в укромный уголок и расспросить как следует, что именно поведала ей фея во сне!

Увы, это были лишь мечты. Элизу я смогла увидеть лишь издали, и то — даже братья лишь поцеловали ей руку, а обнять сестру никому не было дозволено.

Она была одета в драгоценные шелка, а украшения, пожалуй, могли потягаться с моими, но сама Элиза выглядела как привидение: слишком бледное лицо, взгляд, обращенный куда-то в глубь себя, а еще движения — она словно скользила по паркету, не касаясь его ногами. Я готова была поверить, что и у нее в родне есть русалки: Элиза двигалась почти как я, это отметил и Эрвин!

— Она изменилась, — сказал он, когда мы уединились тем вечером. Нет, снова ничего такого, просто я помогала ему раздеться, а он хотел выговориться. — Времени прошло не так уж много, а я, Марлин, не узнаю прежнюю Элизу. Впечатление такое, будто я ее выдумал… Хотя нет, нет, как такое может быть? Дитрих, Герхард, все они тоже говорят об этом! Ее словно подменили…

Эрвин помолчал, потом добавил:

— Я понимаю, на родине ее мужа строгие нравы, но та Элиза, которую я помню, бросилась бы в наши объятия, не думая о чужой молве. Она ведь так любила нас, Марлин, и она вернула нам человеческий облик! Неужели такова расплата?

«А почему ты никогда не отсылал ей письма? — спросила я наконец, и Эрвин вздрогнул, прочтя мою записку. — Я ведь помню эти строки. «Здравствуй, Элиза…» Их было много, этих писем, ведь правда? Почему ни одно не ушло к ней?»

— Я слишком ее любил, — нехотя ответил Эрвин. — Я… да, любил Элизу. Не как сестру, понимаешь? Я старше ее лишь ненамного, и пока мы были детьми, я и не обращал внимания на то, как она хороша. А потом, когда мы стали птицами и надолго покинули родной берег… Ох, Марлин, всего за пару лет Элиза из неуклюжей девочки сделалась красавицей! Я увидел ее после разлуки и лишился дара речи… Хорошо еще, братья ничего не заметили.

«Перелиняла из малька во взрослую рыбину», — сказали бы у нас, но суть была одинакова.

— Я не смог бы жениться на ней, даже если бы захотел, — добавил он. — Повторюсь, возможно, она и впрямь дочь моего отца, кто там их считал, этих придворных дам и их детей! И старшие братья не поняли бы, они-то видели в Элизе всего лишь сестренку… Извини, я что-то разболтался.

«А что же теперь?» — спросила я.

— Не представляю, — честно ответил он. — Говорю ведь, я не узнаю ее. Это не моя Элиза, не та веселая девочка, какой я ее запомнил, не девушка, изуродовавшая себе руки этой клятой крапивой и рисковавшая жизнью ради братьев, она… она теперь совсем чужая, Марлин.

«Думаешь, это замужество так ее изменило?» — спросила я, и Эрвин покачал головой.

— Вряд ли. Если ее не сломили годы жизни у тех людей, которым отдала ее на воспитание мачеха, — а нравы в том доме были суровые, и Элизу часто наказывали и розгами, и… по-всякому, одним словом, — то, раз уж она пережила все испытания, не думаю, что, выйдя замуж, она в один миг сделалась иной!

«Верно, она же продолжала прясть крапиву, уже будучи замужем», — сообразила я.

— Быть может, если поговорить с нею с глазу на глаз, вернется та, прежняя Элиза, но что-то мне в это не верится… — добавил Эрвин. — Я все-таки попробую договориться с ее супругом, не может же он отказать нам с братьями в такой малости! Или… Может, лучше попросить, чтобы вы с Селестой поближе познакомились с Элизой?

Я закивала изо всех сил.

— Наверно, это можно будет устроить, женщинам-то, да еще замужним, можно общаться без посторонних, — наконец-то улыбнулся он. — Я скажу Герхарду, пускай договаривается он. Он старше и убедительнее, а я… сама понимаешь, мне лучше не мелькать лишний раз. И так уж всем глаза мозолю, а куда денешься?

Я снова кивнула и обняла его так крепко, как только могла, и разжала руки, лишь когда Эрвин настоятельно попросил отпустить его, покуда ребра целы.

— Я по морю скучаю, — сказал он, когда я улеглась бок о бок с ним, привычно уже разгладив перья на его крыле. — Здесь оно вроде бы и есть, а не такое, как у нас. Казалось бы, канал под самыми дворцовыми окнами… До залива рукой подать, но… Все побережье застроено, куда ни глянь — то причал, то склады, то таможня, то лодочный сарай какой-нибудь, то еще что. То ли дело у нас! Пустой берег, только кое-где лодки лежат да снасти сушатся, ну, рыбаки костер разведут… А видно так далеко!

«И маяк светит», — улыбнулась я.

— И маяк. — Эрвин словно прочел мои мысли. — Когда мы возвращались из-за моря, иногда удавалось уговорить Клауса немного сменить курс, ну, если ветер позволял. Тогда я издалека видел свет маяка и знал — меня ждут. Ладно, пускай не меня… Этот огонь — для всех, кто в пути, и пока он горит, никто не заплутает темной ночью, ведь так, Марлин?

Я кивнула.

— У тебя огонек свечи в