А Лев Давидович занимался «продвижением революции», т. е. говорил, говорил и говорил. И на митингах, и еще больше — дул в уши прибывшим в Петроград представителям Франции и Англии Жаку Садулю и Брюсу Локкарту про революцию и обещал, что Советская Россия будет противостоять Четвертному Союзу. В конце концов, Локкарт перестал верить наркоминделу и стал рваться на прием к Ленину. Прорвался. И узнал, что противостоять Антанте Германии и ее союзникам предстоит без России. Русские будут сопротивляться пассивно…

И сравните теперь с тем, чем занимались после 25 Октября самые ненавистные Троцкому люди — И. В. Сталин и К. Е. Ворошилов, те кому последователи троцкизма, поменяв свои партбилеты на звание российских историков, сегодня приписали сомнительную славу ликвидаторов ленинской гвардии.

Сталин — народный комиссар по делам национальностей. Если вы не знаете, что самой острой проблемой в те дни был — сепаратизм, то я не виноват. Особо острой проблемой был украинский сепаратизм, Рада даже пошла на заключение мира с немцами, как власть независимого государства. Уже во время переговоров в Бресте советскую делегацию консультировали по прямому проводу Ленин и Сталин совместно. Иосифу Виссарионовичу без дела сидеть не приходилось.

Климент Ефремович — это еще один пример того, кто был в настоящей ленинской гвардии. Еще до Октября он установил в Луганске Советскую власть. Что самое интересное, события в Петрограде были практически зеркальным отражением того, что ранее происходило в Луганске. А сразу после победы восстания в столице, Ворошилова Ленин вызвал в центр. И Климент Ефремович возглавил градоначальство Петрограда. Совсем немного подумайте, и вы со мной согласитесь, что организация нормальной хозяйственной жизни в столице, установление в ней порядка — это задача важнейшая даже не в списке важных, а первостепенная. Судьба новой власти почти полностью зависела от порядка в городе.

И Ворошилов эту задачу выполнил так, что даже иностранцы, бывшие в то время в Петрограде, вспоминали, что по городу можно было гулять ночью в полной безопасности, вся уголовная шпана, плодившаяся еще при Временном правительстве, с улиц была выметена. Так еще по просьбе Ф. Э. Дзержинского Ворошилова ввели в коллегию ВЧК. Сам он из присущей ему гипертрофированной скромности себя не называл в числе создателей ЧК, но об этом помнить нужно.

А вот то, чем конкретно занимался «лев революции» до того, как его направили на переговоры в Брест — установить невозможно. Он сам признавался, что фактическим наркоминделом был Николай Маркин. Себе приписал «продвижение революции». Сидел в Смольном, лязгал языком.

Единственное поручение Совнаркома, переговоры в Бресте, наркоминдел провалил с оглушительным треском. Пытаясь лавировать между «левыми коммунистами», которые были категорически против мира с Германией, и Лениным, настаивавшем на этом мире, он сорвал переговоры, доведя дело до ультиматума Вильгельма, брякнул своё знаменитое «ни мира, ни войны, армию распускаем» и сбежал из Бреста.

Да еще потом в мемуарах нагло писал, что его «формула» была мостиком к миру. Мол, даже Ленин потом согласился, что Троцкий был прав: если бы мир подписали тогда в Бресте, то немецкий пролетариат обиделся бы. А так получилось, что немцы начали наступление, пришлось под давлением их агрессии идти на тяжелые условия мира, поэтому немецкий пролетариат был доволен и не мог обвинить большевиков в предательстве дела мировой революции. Понимаете, какая паскуда?

То, что благодаря ему, были временно потеряны огромные территории и пришлось начать платить значительно большую контрибуцию… Да Советская власть на пороге гибели была!

Но если ты, козлина, «мостик» свой построил, то какого же черта потом демонстративно с должности наркома сбежал, состроив рожу непонятого гения?

Как принималось решение о назначении Иудушки наркомвоенмором — я точно не знаю. Почему то историков никогда не волновал этот вопрос. Было ли это решение компромиссным, как выбор кандидатуры главы делегации в Брест или Ленин специально предложил его сунуть на это место, чтобы он там окончательно проявил «гениальность», но эта должность и привела Троцкого к политическому фиаско.

Первое, что сделал Лёва, получив мандат главного военного Республики — с должности сбежал. Он ее бросил. Я невероятное утверждаю? Совсем нет.

Судите сами. С чего бы вы сами начали свою деятельность на посту наркома? Конечно, с организации штаба, аппарата управления. Где бы вы дислоцировались? Естественно, в столице. Там, где и все остальные центральные органы власти. Вашей первостепенной задачей было бы — организация обороны из центра, сведение в наркомат всех нитей управления. У вас под рукой и на постоянной связи — Главнокомандование, Генштаб, возможность оперативно решать вопросы со смежными наркоматами и главой правительства…

Что сделал Троцкий? Он сформировал свой знаменитый «поезд», т. е. колонну бронепоездов, и укатил на нем «на фронты». Ищите зайца в поле!

Поступок Троцкого, пересевшего с кресла наркома в «поезд», выглядит очень нелогично для человека, рвущегося к власти. Власть как раз у наркома, который сидит в кабинете, куда сходятся все нити управления, а не у мотающегося по фронтам агитатора. Особенно у наркома Обороны, должность Льва Давидовича была её аналогом, именно он отвечал за оборону Республики. В его подчинении был и главнокомандуюший войсками, и Всероссийский главный штаб. Туда стекались все оперативные сведения с фронтов, там принимались решения по войсковым операциям. Власть была — там, в кабинете, власть наркомвоенмора. В поезд оттуда по телеграфу передать можно было очень и очень мало для того, чтобы с колес принимать решения. Карту — не передашь по телеграфу. Весь массив оперативной информации — по телеграфу, это не реально. Совещания с главным командованием по телеграфу — это совсем смешно.

Единственное, что возможно в таком положении — отстукивать наркому проекты директив и приказов для утверждения. И всё, практически.

И сам нарком может из своего комфортабельного вагона рассылать директивы и приказы по фронтам, но так как он не может владеть всей полнотой оперативной информации, то его распоряжения будут зачастую характеризоваться степенью предельной глупости.

Я думаю, что к 1918 году у Льва Давидовича сформировался очень сильный комплекс неполноценности,