«военной оппозиции» причислить героя обороны Царицына Клима Ворошилова. Приписал он Клименту Ефремовичу намерение вообще военных специалистов в армию не привлекать. Нет, конечно, на то, что друг Ворошилова Николай Руднев, его начальник штаба, тоже был бывшим офицером, внимания можно не обращать. Если Троцкий сказал, что Ворошилов был против — значит, против. Еще Лев Давидович рассказал в мемуарах, что во время 8-го съезда состоялось зарытое заседание военной коллегии, на котором сам Ленин топал на Клима ногами за то, что тот не желал офицеров в армию пускать. Только стенограмма этого заседания, со слов Троцкого, никогда не публиковалась. При Брежневе это исправили, нашли эту «стенограмму» и включили в так называемые «Ленинские сборники», т. е. в издание, дополняющее ПСС. Там, в этой «стенограмме», Ворошилов Ленину доложил, что бои под Царицыным были такими страшно кровавыми, что он потерял 60 тысяч бойцов. А Ленин ругался страшно, мол, видите, что без военспецов происходит, видите какие потери?

Сочинители этой «стенограммы» забыли только уточнить, сколько вообще войск было у Климента Ефремовича, получилось, что он всю свою армию, и еще сверху тысяч 10, под городом на Волге уложил, а потом на съезд хвастаться победами приперся. А Сталин, желая своего друга выгородить, убрать упоминания об участии Клима в кампании против Ленина, эту «стенограмму» от народа прятал.

Но из стенограммы самого съезда видно, что даже докладчик от «военной оппозиции» Смирнов, еще и бывший полковник, не с Лениным ругался, он костерил Троцкого за то, что тот понапихал в высшие командные кадры бывшего офицерья без всякой проверки. В результате получили факты многочисленных измен, переходов целых полков на сторону белых, бегство штабных офицеров с картами и планами к противнику. Съезд и закончился без оппозиции, оказалось, что она почти полностью стоит на ленинском подходе к строительству армии: военспецы необходимы, только с ними нужно работать с головой.

Но к тому времени наркомвоенмор и Председатель РВС успел в армию призвать 30 тысяч этих гавриков. Большинство — гаврики, в полном смысле этого слова. Такое впечатление, что они так ничего в реальной жизни и в том, что произошло в стране, не поняли. Думали, что всё осталось по-прежнему, только царь сменился. Был Николашка, стал Владимир. Как при царе они корчили из себя белую кость, так и продолжали при Советской власти.

Генерал Бонч-Бруевич много о них чего написал, в красках. Как интриговали вместо того, чтобы воевать, как воровали в голодной стране, как командующие фронтами жили в особняках, заваленных пустыми бутылками, и с перепою, во время наступления Деникина, спали до обеда…

Выгнать их из армии? И куда они пойдут? Уголь в вагоны грузить и улицы подметать или убегут за пайками и окладами к белым? Вот и пришлось эту многочисленную шваль, которая еще при царе разложилась, терпеть. Вместе с их «крестным отцом» — «львом революции». Только уже на Лёву плюнули в полном смысле этого слова, с его мнением после 8-го съезда считаться совсем перестали.

Сам Троцкий, будучи феноменально глупым, откровенно об этом и написал в главе «Военно-стратегические разногласия» своих мемуаров «Моя жизнь». Таких «разногласий» было четыре. Я просто приведу обширные выдержки из его книги, пока не акцентируя внимания на сути этих «разногласий» и на том, что сам автор набрехал, только как пример, что по абсолютно всем принципиальным вопросам обороны во время гражданской войны, точка зрения Председателя РВС и наркомвоенмора была всем до лампочки. С ним никто не считался. Хотя, казалось бы, должно быть наоборот. Или не так?

Прочтите сами:

«Первый острый спор возник в Центральном Комитете летом 1919 г. в связи с обстановкой на Восточном фронте. Главнокомандующим тогда был еще Вацетис. О нем я говорил в главе, посвященной Свияжску. Я заботился о том, чтоб укрепить уверенность Вацетиса в себе, в своих правах, в своем авторитете. Без этого командование немыслимо. Вацетис считал, что после первых наших крупных успехов против Колчака нам не следует зарываться слишком далеко на восток, по ту сторону Урала. Он хотел, чтоб Восточный фронт зазимовал на горном хребте. Это должно было дать возможность снять с востока несколько дивизий и перебросить их на юг, где Деникин превращался во все более серьезную опасность. Я поддержал этот план. Но он встретил решительное сопротивление со стороны командовавшего Восточным фронтом Каменева, бывшего полковника генерального штаба, и членов Военного Совета Смилги и Лашевича, старых большевиков. Они заявили: Колчак настолько разбит, что для преследования его нужно не много сил; главное — не давать ему передышки, иначе он за зиму оправится и к весне нам придется начинать восточную операцию сначала. Весь вопрос состоял, следовательно, в правильной оценке состояния армии Колчака и его тыла. Я считал уже тогда Южный фронт неизмеримо более серьезным и опасным, чем Восточный. Это подтвердилось впоследствии полностью. Но в оценке армии Колчака правота оказалась на стороне командования Восточного фронта. Центральный Комитет вынес решение против главного командования и тем самым против меня, так как я поддерживал Вацетиса, исходя из того, что в этом стратегическом уравнении есть несколько неизвестных, но что солидной величиной в него входит необходимость поддержать еще слишком свежий авторитет главнокомандующего. Решение Центрального Комитета оказалось правильным. Восточный фронт выделил некоторые силы для юга и в то же время победоносно продвигался в глубь Сибири по пятам Колчака. Этот конфликт привел к смене главного командования. Вацетис был уволен, его место занял Каменев.»

«План, который я предлагал с самого начала, имел прямо противоположный характер. Я требовал, чтоб мы первым ударом отрезали добровольцев от казаков и, предоставив казаков самим себе, сосредоточили главные силы против добровольческой армии. Главное направление удара приходилось, по этому плану, не с Волги на Кубань, а от Воронежа на Харьков и Донецкий бассейн. Крестьянское и рабочее население в этой полосе, отделяющей Северный Кавказ от Украины, было целиком на стороне Красной Армии. Подвигаясь по этому направлению, Красная Армия входила бы, как нож в масло. Казаки оставались бы на местах, чтоб охранять свои границы от чужаков, но мы их не трогали бы. Вопрос о казачестве оставался бы самостоятельной задачей, не столько военной, сколько политической. Но нужно было прежде всего стратегически