миру нет и не будет ей успокоения, таким спасение только в монастыре, где можно найти защиту от бесов ее треплющих, но об этом и думать она не смеет, хотя Создатель уже не раз приводил ее в Свой дом, остужая огонь, смягчая оковы страхов и одиночества. Такие люди одиноки и толпе, и в кругу друзей, и в счастье родственников.

Она умеет сопереживать, но недолго, ее собственные ужасы быстро овладевают ей, заставляя искать отвлечения в том, в чем нет Бога…

Уже видя, что, наконец, спустя долгих шесть лет, запустившиеся маховики машины, начали цеплять тех, кто имел отношение к ее несчастью, она не перестала жаждать любой крови, но в ней появилась избирательность, огонь внутри полыхал уже не так безутешно на фоне страданий арестованных преступников, смерти Ческиса хотелось теперь меньше, чем вида их униженных гордынь, эгоизма, тщеславия, глаз, в конце концов, виновато упертых в пол.

Её рассказ, записанный и названный мною «Черным дневником», содержит описание описание ее состояния:

«Да, меня зверь рвал изнутри: убить!!! НО! Свой грех я бы переложила на своих детей. Я встала бы на одну ступень с теми, кто убил моего мужа. И его кровь, смешавшись с кровью убийцы, легла бы на меня и мое потомство. Я сгоряча могла бы навалять ошибок: Пылев бы мне только спасибо сказал, если бы я рассчиталась с Кондратьевым, допустим, с Ческисом (он у меня был номер раз). До главного я бы не дотянулась. Я не знала просто о нем! А заплатить было кому! И деньги я бы нашла – это кроме страха, не дало бы удовлетворения, теперь я знаю это точно. Господь долго наблюдал, как я борюсь с искушением убить. Долгих 7 лет. И когда Он увидел, наконец оценил мои намерения, Он Сам сделал все: и Кондратьева под «белые руки» мне на следственный эксперимент привезли к подъезду. И Ческис сдох… причем «за так». И дети теперь знают, что зло злом не победишь!»…

Посыпались удача за удачей, объясняющиеся следующим образом. Участники «профсоюза» к этому времени уволенные в основном без выходного пособия[157], вынуждены были искать средства для существования, почти все возвращались со съемных квартир домой, проживая по местам прописок. Мало того, уже пошел слушок и появились подтверждающие его факты – Пылевы зачищают и «пехоту», и даже более значимый личный состав. При «делах» оставалось всего несколько человек, поэтому приезжающие сыщики без труда находили полуголодных и растерянных, когда-то «хозяев жизни», ныне совершенно безработных. Многие говорили сразу, в основном рассказывая о себе, понимая, что их ничего со стороны совести держать не может, а сама она вопияла в муках.

Очень быстро подобрался костяк тех, кто мог выступать на судах против Пылевых. В 2001 задерживают «Осю» в пригороде Барселоны в местном борделе, вместе с Маратом Полянским. Предполагая, что задержание активировано Дмитрием Бажановым – начальником «убойного отдела» МУР, другом детства, пропавшего уже без вести, «коптевского» авторитета «Земы» (Сергея Зимина), Буторин выдает часть бухгалтерии и аудиозаписи, сделанные на всякий случай при общении[158] с Дмитрием, прямо говорящие – последний имеет некоторое отношение к связям с преступниками на меркантильной почве, после чего того отстраняют от исполнения своих профессиональных обязанностей (правда, на этом и дело и закончилось).

При задержании присутствуют несколько человек из МУРа же, в том числе Трушкин, причем, если, оказывается (по его собственным словам) наставляя личный состав ОМСН на мое задержание, он требовал ни в коем случае не применять оружие на поражение, акцентировав внимание, что придется задерживать «союзника» и офицера, то в Барселоне, как очевидец подобного же предшествовавшего наставления испанского спецназа своим командованием, как не имеющий полномочий, почел нужным предупредить: «Чуть что, сразу открывайте огонь на поражение».

Марат Полянский под охраной офицеров спецназа ФСИН, аэропорт Шереметьево-2, вторая экстрадиция.

Довольно быстро проходит суд, приговором которого задержанные осуждены на восемь с половиной лет с содержанием в тюрьме Королевства Испания.

Сергея и Марата российскому правосудию удается временно экстрадировать в Москву – на три месяца, для дачи показаний, которая, конечно, не состоялась. Привезут насовсем их много позже, но это уже другая история. Об этом подробнее написано в предыдущих томах.

В этом же году задерживают в Одессе Олега Пылева и Сергея Махалина на конных состязаниях на кубке Мэра города, где первый выставил принадлежащих ему жеребцов. Через несколько месяцев они воссядут, как оказалось, навсегда на российских тюремных нарах.

Чуть позже задерживают и старшего брата Андрея в Марбелье, он проводит несколько месяцев в местной тюрьме, его иногда отпускают домой, что положено по законам этой страны, чем Андрей не пользуется, подвергаясь в будущем также экстрадиции…

Все это знает Надежда – ее держат в курсе дела. Ее иногда приглашают Рядовский и Ванин, делая это скорее для поддержания в состоянии сбывающейся надежды, хотя и сами привыкли к ее присутствию, как к талисману, приносящему удачу.

Через какое-то время, после задержания Алексея Кондратьева, о чем помпезно было сообщено вдове, позвонил Александр Трушкин. Голос его был иным в отличии от обычного, чувствовалось напряжение, даже скорее, присутствие напряженного момента, накладывало некоторую тяжесть на голосовые связки. Хлебникова, почувствовав это, поинтересовалась причиной. Опер раскрыл сразу все карты, объяснив, что завтра будет проводиться следственный эксперимент по убийству ее мужа, возможно, потребуется ее присутствие.

Александр Трушкин… на заслуженной пенсии…

Обычно это стараются исключить, хотя препятствовать не имеют права. Объяснив все тонкости, и еще раз переспросив – готова ли она, примерно сориентировал по времени и попрощался. Не станем коверкать рассказа Надежды Юрьевны, тут лучше прибегнуть к записанному с ее слов, поскольку именно эти строчки наполнены настоящими эмоциями:

«Саша привез Кондратьева на следственный эксперимент к нам во двор. Мое присутствие там, скорее всего, не было необходимо с точки зрения следствия. Где стояла машина, в которой расстреляли Тимура, я показывала не единожды. Саша очень тихо, еще за месяц-полтора до этого меня предупредил о том, что такое возможно, и наблюдал за реакцией. Сказал как бы между прочим. Моя реакция была такой, какую он хотел видеть: отлично, поздравляю с задержанием важного свидетеля и исполнителя, если можно – я бы посидела тихонечко, посмотрела, когда его привезут… Трушкин разрешил. Меня трясло всю ночь и все утро, пока я его ждала… Кондратьева возили по нескольким точкам по Москве. И в течение этой езды Трушкин звонил мне раза 3–4:

– Мы там-то. Ну, ты уверена, что хочешь