не пройти с первого раза, можно либо получить вторую попытку, либо оказаться отчисленным. И последнее, учитывая конкурс на мой факультет, казалось более вероятным.

Данные с маяка двести шестьдесят семь поступали нечасто, я обрабатывал их под руководством профессора Жилерен, предлагал изменения по настройке капсулы, её доработке.

Тренировки с Квардиго приобрели более острый оттенок. В прямом смысле. Мы перешли с тренировочных клинков на боевые. Именно с ними мне предстояло выступить за университет перед Днём смены года. Теперь никаких деревянных палок. Квардиго сказал, что я могу задевать его клинком, небольшие порезы допускаются. Он и сам не стеснялся меня «разрисовывать» кровавыми узорами. Иногда после тренировки нам обоим приходилось лежать в медкапсулах, заживляя ранки и избавляясь от длинных порезов. Постепенно Квардиго начал знакомить меня с выступлениями бойцов прошлых лет. Мы подробно разбирали их техники, слабые и сильные места. Больше всего внимания тренер уделил действующему чемпиону — Алинэлю Нарсго.

— Думаю, ты войдёшь в тройку лидеров, Рэн, а это значит, тебе предстоит биться с Нарсго. Он сильный и бывалый боец, не раз выступал как за команду своего технического университета, так и как частное лицо. В этом году он выступает от университета. Ему есть что терять. У него не всё ладно с некоторыми предметами, если утратит лидерство, университет исключит его из стипендиальной программы и ему придётся бросить учебу. Нарсго будет драться за своё место под солнцами.

А дальше… Дальше шли изнурительные тренировки. Квардиго старался воспроизводить приёмы Нарсго, чтобы натаскать меня, иногда на один его выпад мы разрабатывали целую серию контрударов. Часто наставник останавливал свой клинок у кончика моего уха, носа или горла. А ведь в пылу боя можно и лишиться и того, и другого, и вообще впасть в кому на несколько недель, пока медики будут восстанавливать горло. Уходить с арены таким «красавчиком» мне не хотелось.

— Слушай, Рэн, ты вообще отдыхаешь? — спросил меня как-то сосед по комнате.

Я как раз собирался на тренировку.

— Что ты имеешь ввиду?

— Ну, там, посидеть с девчонками, сходить на танцы или съездить на экскурсию на Орсею или Тауми, — ответил Вал.

— Все отдыхают по-разному, Ваиэленсен, — надевая футболку, сказал ему я. — Для меня тренировка с господином Квардиго — отдых, а ещё отдых — поковыряться в настройках амниотической капсулы, даже…

— Всё, всё, я понял, — перебил меня сосед, ухмыльнувшись. — Только не понял, когда ты с девами успеваешь…

Вот ведь зараза! Я, усмехнувшись, швырнул в него свою подушку и вышел из комнаты. Пусть думает что угодно.

Практикум по акушерству произвёл на меня неизгладимое впечатление. Руководитель практики, профессор Куаминье, был влюблён в свою профессию, несмотря на то, что заведовал перинатальным центром Элеи уже около трёхсот лет.

— Рождение — это целое искусство, — говорил профессор на самой первой лекции, — это очень красиво! Рожающая женщина — сама природа!

Когда мы воочию увидели это «красиво», несколько элефин свалились в обморок. А ещё хотелось заткнуть уши от диких воплей рожениц. На мой взгляд, процесс рождения для тех, кто его не видит, — своего рода таинство, но для нас, целителей, — сплошная физиология. И ничего больше.

Профессор носился между роженицами.

— Потерпи, совсем немного, через час уже будут потуги, а затем появится на свет твой малыш, — мягко говорил он одной и тут же со строгим лицом мчался к следующей. — Ты думаешь, только тебе так больно, подумай, что и для ребёночка это огромный стресс, ему тоже тяжело!

И тем не менее, когда я впервые принял роды, я испытал такие эмоции, когда малыш закричал, что в горле встал ком.

Насмотрелись мы и на курьёзные случаи. Никогда не забуду, как орсийка, у которой уже отошли воды и шли активные схватки, сидя в гравикресле и обхватив рукой огромной живот, пока её транспортировали в родовое крыло, выговаривала между схватками сопровождавшему её супругу:

— Ни за что рожать не буду, пока ты наконец не подаришь мне товарный камень! В прошлый раз обещал, а отделался только спортивным флаэром!

Сопровождавшие эту пару медики прятали улыбки.

— Дорогая, я всё уже приготовил, — отвечал ей муж.

Он достал планшет, что-то набрал на нём и протянул жене. Она расплылась в улыбке. Я хмыкнул. Интересно, как бы она остановила процесс? Я точно знал, что в физиологии этой расы отсутствует механизм приостановки родов.

* * *

Наступил первый день соревнований. Одежда для боёв была традиционной и своеобразной: мягкие штаны, высокие сапоги, металлические наручи на запястья, торс обнажён. Отдельное внимание уделялось классической причёске. Волосы на висках заплетались в несколько кос, затем вплетались в одну косу такого же замысловатого плетения. Спинные ножны я надевать отказался. Мне они казались подходящим только для того, чтобы делать красивые снимки. Функциональности — никакой. Ну кто бы стал ждать, пока я подниму руки, ухвачу за рукояти, потяну и наконец-то вытяну клинки? За это время противник мог бы несколько раз проткнуть мне сердце и печень. А если ещё и перевязь запутается… Худшего кошмара на соревнованиях не придумать.

Я был почти готов, когда в раздевалку ворвался отец. Кто бы сомневался: ему уже доложили, что я «защищаю честь университета». Кажется, так глава нашего факультета выразился, освобождая меня на несколько дней от занятий.

— Рэн, это опасно, я требую, чтобы ты отказался от участия! — попытался приказать мне отец.

— Не более опасно, чем служить на маяке, — парировал я, внутренне собираясь: не хватало ещё, чтобы отец выбил меня из колеи перед самыми соревнованиями.

Отец в упор посмотрел на меня:

— Это такая нам месть? Мало нас полоскали в прессе за твои увлечения?! Хочешь, чтобы мы ещё больше переживали за тебя?

Угу, значит всё же, где — то в глубине души чувствует себя неуютно за то, что навязал мне эту учебу и служение на Маяке.

Я пожал плечами:

— А чем поединок на клинках отличается от практикума по курсу выживания?

— Какого практикума? — недоумённо спросил отец.

Я терпеливо пояснил:

— В конце четвёртого курса нас забросят в мир без разумных существ на два месяца, там мы будем жить, добывать себе еду, обогреваться.

— Я устрою так, что ты не поедешь на этот практикум, — успокоившись, пообещал отец.

— Не стоит, отец, это отразят в моем личном деле, — попытался я урезонить его.

А он, что-то вспомнив, прищурил глаза:

— Кстати… о личном деле! Что произошло на Франгаг? В твоё дело внесли изменения, но впервые отказались нам говорить о них.

Я скрестил руки на груди.

— Меня предупредили, что распространяться о произошедшем нежелательно. — Сказал я и, ухмыльнувшись, добавил: — Не беспокойся,