* * *

Психиатр провела со мной еще какое-то время, но после моих внезапных слез ее отношение ко мне изменилось, и это очень хорошо чувствовалось. Вежливость и добродушный настрой Нины Тимофеевны никуда не делись, но в ее голосе появилась наигранность. Очевидно, она решила, что мои дела хуже, чем ей казалось.

– Помочь разобрать вещи? – спросила она, указывая на сумку.

– Нет, спасибо, – отказалась я.

Но Нина Тимофеевна не уходила. Встала около окна, сложила на груди руки и наблюдала за тем, что я принесла с собой. Просто глаз не спускала. Это создавало некоторые трудности, потому что в сумке было то, что я не хотела никому показывать. Наручники, например. Или отмычки. Да мало ли что там у меня может быть. Поэтому я сделала упор на демонстрации всего остального. Зубную пасту, гель для душа, немного косметики, носки и спортивную обувь, которую я предпочла домашним тапочкам, я раскладывала медленно и обстоятельно. Каждый предмет, оказавшийся в моих руках, Нина Тимофеевна разглядывала с пристрастием, одновременно объявляя мне другие правила пребывания в данном лечебном учреждении:

– Здесь «легкие» пациенты, – рассказывала Нина Тимофеевна. – Но если в процессе обследования вдруг подтвердятся симптомы какого-нибудь заболевания, то человека переселяют в корпус, где, собственно, и начинается серьезное лечение.

– Капельницы, смирительные рубашки и снотворное? – «испугалась» я.

– Вы живете вчерашним днем, Татьяна, – снисходительно улыбнулась Нина Тимофеевна. – Мне, как врачу, даже обидно слышать подобные домыслы. Все это только звучит страшно, но на самом деле это не так.

– А как?

– Контроль за психически неуравновешенными пациентами, разумеется, ведется. За ними следят, но не шпионят. Чувствуете разницу? Опять же, все в интересах пациента. Лекарства не даются насильно, но если врач прописал, то нужно их принимать по определенному графику. Схемы лечения разнятся. Вот вы, например, вольны покидать палату, ходить по коридорам и даже гулять в парке. Вас никто не будет сопровождать. Но если вдруг я обнаружу некоторые изменения в вашем поведении, то порекомендую согласиться на более строгий режим дня. Но, надеюсь, вас это не коснется.

Значит, Вика Соломко, скорее всего, находится под чьим-то неусыпным наблюдением. Мне нужно было узнать что-нибудь о ней, но как это сделать, я не знала.

Прямо спросить об этом? Не вариант. Рано. С какой стати? Предполагалось, что я пришла сюда не из-за Вики, я ее практически не знаю и не должна вызвать подозрений своими вопросами. Надо немного подождать и разведать обстановку, а потом уже действовать по обстоятельствам.

– Вы давно знакомы с Владимиром Сергеевичем? – спросила Нина Тимофеевна.

– Давно, – ответила я, задумчиво рассматривая кусок мыла, который взяла с собой. – Взяла это с собой, но не подумала… Наверное, вы свое мыло выдаете?

– Нет, мыло пациенты приносят из дома. А почему же вы ушли из полиции, Татьяна?

Я бросила мыло на кровать.

– Когда я была оперуполномоченным, то навидалась такого, что уже не знаю, как можно заснуть без снотворного, – ответила я. – Подполковник Кирьянов раньше меня заметил, что я не в порядке.

– В чем это выражалось? – с интересом спросила Нина Тимофеевна.

– Печенье прихватила, – сообщила я и протянула извлеченный из сумки пакет Нине Тимофеевне. – Угощайтесь. Называется «Весеннее».

Врач шагнула вперед, достала из пакетика печенье и положила в карман.

– Вечерком попробую, во время полдника. Вы не ответили на вопрос. Что же странного заметил Владимир Сергеевич в вашем поведении?

Я закрыла сумку и задвинула ее под кровать.

– Он сказал, что на мне лица нет, – пожаловалась я. – После каждого вызова я выпивала. Иногда это происходило прямо на рабочем месте. Могла зареветь без причины прямо при всех. Понимаете, у меня ведь нет никого, кто бы ждал меня дома. Раньше казалось, что успею, потому что вся жизнь расписана, а потом поняла, что ничего не будет. Не хочу. Да и со мной мало кто желал связываться. Был один майор. Ой, как вспомню! Женатый, но нас это не остановило. Это была страсть, Нина Тимофеевна. Ни он, ни я от себя такого не ожидали. А он же майор, начальник отдела уголовного розыска. Шишка в своем отделе. Делал все, что хочет, и его сильно боялись. Я знала, что у него «крыша» в ведомстве, есть жена и дети, что об этом всем известно… Но меня ничего не остановило. А после всего он меня бросил и, наверное, поделился некоторыми подробностями с коллегами. По отделу покатились сплетни, но я долго ничего не знала. Мне потом знакомая из бухгалтерии доложила. Это стало последней каплей. Размазанная по стенам кровь – вот что мне снилось, если удавалось заснуть.

– Остановитесь, – попросила Нина Тимофеевна. – Я поняла вас.

– Но я еще не закончила! – возразила я. – Скажу пару слов о моральном состоянии. Когда начинала работать в органах, то была уверена, что привыкну к тому, что увижу. Окостенею, не буду переживать. Это ведь моя работа, иначе нельзя. Но почему-то все пошло в обратную сторону. С каждым новым делом мне становилось хуже. Число пустых винных бутылок росло с неукротимой скоростью. Но я все еще не верила в то, что все так плохо. Нет, не так – не хотела видеть. Любовь к работе осталась, но этого очень мало. Не осталось никаких сил. Если добавить к этому неудачные отношения с тем майором и последствия романа, то я, считай, еще легко отделалась. Ушла с работы, постепенно свела употребление алкоголя на нет. Все коллеги отвернулись, а подполковник Кирьянов остался рядом. Однажды позвонил мне, чтобы узнать, как дела, и сказал, что едет на вызов. Я напросилась с ним. Не сразу согласился, но разрешил подъехать при условии, что я не буду вмешиваться. Я приехала, постояла рядом. Вроде бы как поучаствовала в том, что когда-то умела делать очень хорошо. Вот так и упросила Владимира Сергеевича иногда оповещать меня о новых вызовах. Если он разрешает, то я приезжаю.

Бред был отборным. Слова сами рождались в голове, и я поймала себя на мысли, что уже и сама начинаю верить в то, что говорю. Главной задачей было уверить Нину Тимофеевну в том, что у меня поехала крыша, но ее еще можно вернуть на место.

Я не сразу посмотрела на Нину Тимофеевну. Сначала прятала взгляд в складках выцветшего постельного белья.

Врач молчала, а потом опустилась на кровать рядом со мной и положила руку мне на плечо.

– Татьяна, все, чем вы поделились, несомненно, важно. Мне, как вашему врачу, было очень интересно вас слушать. Но есть одна нестыковка.

Господи, что? Неужели я где-то переборщила? И вдруг я стала догадываться, что она имеет в виду. Не факт, что угадала, но уточнять было нельзя.

Вика. Все дело в ней. Грузанкова могла быть в курсе, что в день смерти матери мы с Викторией встречались. Вика обратилась ко мне именно как к частному детективу и могла рассказать о своем неудачном визите своему психиатру. Но я-то в своей «исповеди» ни словом не обмолвилась о том, что я частный детектив.