Бориса. И когда Мария вышла к Серафиме, у них случилась скорая да острая беседа.

— Господи, да что же ты в ночь-то покою себе не даёшь, заступница наша богородична, — зачастила Мария. Обычно властная и надменная, сегодня Мария была суетлива и раболепна. На бледном лице — растерянность. — Да какая беда-неволя в третий раз привела тебя? — льстилась дочь Малюты.

— Одна у нас беда: прогневили Господа Бога. Пришёл час ответ держать. Твой в палаты вернулся, я сие видела. Зови его к владыке.

— Молится он, матушка Серафима. Как встал перед образом Христа Спасителя, до сей поры стоит на коленах.

— Зови его! — твёрдым голосом приказала Серафима, ни в чём не уступающая характером Годуновой, но в отлику женщина с добрым сердцем.

— А не пройдёшь ли к нему сама, матушка? — спросила ласково Мария.

— Зови! — всё так же властно приказала Серафима и опустилась в кресло. — На срам не толкай!

Простоволосая, испуганная Мария, поклонившись Серафиме, ушла.

Борис пришёл очень быстро, будто стоял за дверью опочивальни жены. Одет он был не по-домашнему, а в повседневный кафтан. Усталое лицо — землистого цвета, в осанке — никакой гордыни. Таким Серафима видела его однажды, когда умер Иван Грозный. Но взгляд у Бориса был твёрдый, не рыскал по сторонам в поисках тёмного угла, где бы можно было спрятать совесть. Когда-то Серафима была игуменьей большого женского монастыря в Москве. А последние лет десять вела у Иова хозяйство, и все, кто знал её из священнослужителей, да и светские вельможи, побаивались Серафимы старицкой, потому как умела она каждому найти укорот словом сильным и мудрым.

Борис опустился на одно колено, поцеловал руку бывшей игуменьи.

— Внемлю тебе, матушка владычна.

Серафима посмотрела поверх головы Бориса на Марию.

— Оставь нас одних, соколица.

Годунова скрылась за дверью.

— Встань, сын мой, — велела Серафима.

Борис поднялся на ноги и сел напротив Серафимы. Она внимательно и довольно долго смотрела на него. Взгляд этой пожилой, но хорошо сохранившейся женщины был проницателен и мудр. Она происходила из рода князей Сабуровых, одна ветвь которого стала священнослужительской. В девичестве вышла замуж за сына старицкого князя Владимира. А когда Иван Грозный казнил князя и многих «людишек» старицких, то был казнён и муж Серафимы. Тогда-то она и ушла в монастырь. С семьёй Бориса её связывало то, что она была крестной матерью его сына Фёдора. К Борису относилась с уважением, одобряла его государственные дела, радовалась, что Русь вот уже семь лет жила без войн на утешение народу. Она была с Борисом во всём доверительна и пришла не только затем, чтобы позвать к патриарху.

— Слушаю, матушка, да пошлёт Бог тебе долгие лета.

— Гроза приближается. Уже гуляет над Коломенским, — начала Серафима, словно это было самое главное, о чём должен был знать Борис. И тем же ровным голосом она сказала о том, ради чего оставила Бориса в спальне жены, а не повела тотчас к патриарху.

— Святейший владыка собирается в путь. Намерен ехать в Углич. Надо ли ему там быть?

Борис был бесстрашным человеком. Но на этот раз сердце его будто окунули в ледяную воду.

— Зачем ему в Углич, матушка? — шёпотом спросил Борис.

— Иди и узнай у него.

— Он сам думает вести допыт? — не унимался Борис.

— Для чего? До той поры, пока ты правитель, тебе и дело вести. Иди к владыке. Он тебя ждёт какой час.

Борис немедленно и, как показалось Серафиме, с испугом на лице поспешил в палаты патриарха. Он застал Иова коленопреклонённым перед иконостасом, подошёл к нему и опустился рядом.

— Отче владыко, прости за дерзость. Зачем ты едешь в Углич?

— Безместно спрашиваешь, сын мой. Сие открыл я токмо Всевышнему.

— Отче владыко, прошу, настаиваю, умоляю, оставь тщетное! Судьба Божья свершила свой суд. Попечалимся вместе и будем вершить свои дела во имя Отца и Сына и Святого Духа.

— Не гневайся, сын мой! Мои деяния от Всевышнего. И не мешай мне приготовиться к ответу перед ним.

Борис понял, что Иов не отречётся от своего побуждения и поедет в Углич. Он знал также, что этот мягкосердый богомолец может быть суровым, решительным и жёстким. Но и уступать не хотел. Боялся навету. Потом отмывайся. Да ежели к тому же Иов поверит, то и на Божьем суде скажет правду. А у Бориса были основания бояться той правды, какая могла всплыть в Угличе.

— Но, отче владыко, мы никогда и ничего не скрывали друг от друга. Будем же искренни и теперь. Зачем тебе сия поездка? Откажись, святейший, я прошу, умоляю тебя на коленях.

— Всуе призываешь к милосердию, сын мой. Я выполню волю Всевышнего. И не мешай моему движению. Я должен знать всю правду, породившую зло. Лишь тогда сумею защитить достойного пред Богом. Встань и не ущемляй моих забот во благо державы. — И патриарх отвернулся от Бориса, поднялся и ушёл к иконе Владимирской Божьей Матери, стал поправлять огонь лампады.

Борис вставал с трудом, будто вся тяжесть угличских событий лежала на его плечах. Но встал, выпрямился, посмотрел на пренебрёгшего его просьбой Иова, и в душе закипел гнев на упрямого богомольца. На языке вскипели дерзкие слова. И в сей миг ему захотелось как можно больнее уязвить патриарха. Борис хотел крикнуть ему, дескать, я тебя возвеличил, я и низведу. «Силой заставлю сидеть в палатах, неблагодарный!» Дурные мысли закружили Борису голову. Но в этот миг Иов повернулся к правителю, и было в глазах старца столько отеческой заботы, столько миролюбия, что Борис прикусил губы, а собравшись с духом, зашептал:

— Господи! Не в ярости Твоей обличай меня и не во гневе Твоём наказывай меня! Милость свою прояви, Боже! — И отхлынула горячая кровь от сердца. И Борис подошёл к патриарху, сказал: — Отче владыко, я уповаю на твой разум, на наше с тобой единосердие в любви к России. Да пошлёт тебе Господь Бог удачного пути и полного благополучия в делах.

— Спаси и сохрани тебя Пресвятая Дева Мария.

Патриарх знал, что полновластный правитель мог бы найти силу, способную преградить ему путь к истине. Годунов же мудро положился на своего духовного пастыря, полагая, что путь, указанный патриархом, окажется праведным.

Иов и Борис снова прониклись доверием друг к другу, и исчезла в их глазах отчуждённость.

— Блажен человек,