и подожгли. Горелым латексом пропахла вся киношка, но ущерба не было, разве что стену слегка опалили. Оба как ни в чем не бывало отправились в «Топ Тен», где в ту ночь должны были предстать Beatles, пусть даже и вчетвером.

На следующее утро Пола скрутили на Репербане, отвезли в полицейский участок, заперли в камере и обвинили в попытке поджога. Потом арестовали Джона и Пита, а за ними — Стюарта, но у него было алиби: он гостил у Астрид. Пола и Пита с пристрастием допросили, а потом депортировали.

Джон еще несколько дней шатался по Гамбургу, а потом тоже поехал следом. «Это было ужасно, — рассказывал он Хантеру Дэвису. — Я тащил на спине усилок и до смерти боялся, что его у меня сопрут. А я еще не закончил выплачивать за него рассрочку. Я был уверен, что дорогу в Англию мне уже не найти».

Наконец глухой ночью он добрался до Ливерпуля, поймал такси и поехал домой, в Вултон. Мими спала наверху и не слышала звонка, поэтому ему пришлось ее будить, бросая камешки в окно спальни.

Конечно, когда он попросил ее заплатить за такси, на котором приехал, она раскричалась и притворилась, что сердита. Но она всегда так себя вела. На самом деле она была в восторге, что он вернулся, и у нее будто камень с души упал.

«Он был в каких-то ужасных ковбойских сапогах до колена, расшитых золотом и серебром, — будет вспоминать она позже. — Протиснулся в дом мимо меня, бросив на ходу: «Заплати за такси, Мими». А я ему вдогонку кричу: «И где же твои сто фунтов в неделю, Джон?»»

— Ты в своем стиле, Мими, — отмахнулся Джон. — Видишь же, я с ног валюсь, а ты все про деньги да про деньги!

Ее ответ развеивал всякие сомнения, что он снова дома:

— И немедленно выкинь эти сапоги. Я тебя в такой обуви за порог не выпущу».

16. «А оно мне надо? Ночные клубы? Похабщина? Депортации? Чудики все эти шизанутые?»

Эта черта останется с ним на всю жизнь. Всякий раз, когда все становилось плохо, Джон залегал на дно и отрезал себя от мира, или просто ложился в постель и не вылезал из нее, пока мог. По возвращении из Гамбурга ему предстояло о многом подумать. Десять дней он слушал пластинки да ошивался в Мендипсе, а потом накупил еще пластинок и слушал их, даже не пытаясь связаться с остальными битлами и узнать, благополучно ли те вернулись. Великое гамбургское приключение закончилось ужасно. В октябре ему исполнилось двадцать; пришло время пересмотреть ценности. «Я думал: «А оно мне надо? Ночные клубы? Похабщина? Депортации? Чудики все эти шизанутые?» Я много думал об этом. Стоит ли продолжать? То был тяжелый, страшный опыт», — рассказывал он своему приятелю Эллиоту Минцу в 1976 году.

Он хотел видеть только Синтию, и отправился в центр Ливерпуля — встретиться с ней после занятий в колледже. На нем была кожаная куртка, купленная в Гамбурге, и он решил, что Синтии тоже стоит носить «кожу», а потому они пошли в универмаг C&A и выбрали, как позже напишет Синтия, «изумительное темно-коричневое пальто длиной три четверти за семнадцать фунтов. Это был мой самый первый подарок от Джона, и я умирала от желания показаться в нем на людях».

Они купили жареную курицу навынос и отправились обратно в Вултон, угостить Мими. Но встреча прошла не очень хорошо. По словам Синтии, когда Мими увидела пальто и услышала, сколько Джон за него заплатил, «ее накрыло», она заорала, что он «все деньги спустил на свою бандитскую мочалку», и швырнула в него той самой курицей. «Думаешь умаслить меня своей курицей после того, как спустил всё на это?! Убирайся!» — велела она.

Смущенный тем, как вела себя тетя перед его девушкой, Джон отвел Синтию на автобусную остановку. «Кроме этих гребаных денег и кошек ее больше ничего не волнует», — извинился он. Это было неправдой. Единственным, что на самом деле волновало Мими, был Джон.

Только под Рождество он наконец связался с другими битлами. Пол к тому времени под давлением отца пошел работать — развозил рождественскую почту и тоже задавался вопросом, стоит ли ему продолжать карьеру. Но выступление в «Касбе» у Моны Бест, где на басу играл приятель Пита, быстро прогнало все эти мысли прочь — когда Beatles увидели, какой отклик сумели вызвать. Они стали настолько лучше! И в тот вечер случилось кое-что еще. У Моны жил Нил Эспинолл, знакомый Пола по школе и друг Пита. Он в те дни готовился к экзаменам по бухучету, но был настолько потрясен игрой Beatles, что, пока Мона пыталась выискивать для группы другие заказы, стал создавать и расклеивать афиши с портретами битлов.

Но их грандиозный прорыв в родном городе случился в северной части Ливерпуля, где жили работяги, в ратуше Литерленда 27 декабря. Каждому музыканту группы там платили шесть фунтов за концерт. С той самой минуты, как они вышли на сцену и Пол, войдя в образ Литтл Ричарда, исполнил «Long Tall Sally», огромный танцзал ожил. Момент был подобран как нельзя лучше: Элвис ушел в Голливуд, Бадди Холли был мертв, Джерри Ли Льюис опозорился, вступив в брак с тринадцатилетней двоюродной сестрой, Чак Берри сидел в тюрьме. Музыкальная мода как-то размылась и ослабела — в США выступал Рики Нельсон, игравший софт-рок, а в Великобритании — Клифф Ричард с группой The Shadows. В музыкальном плане The Shadows были потрясающими, но когда выступали по телевизору, то в своих глянцевых костюмчиках, с аккуратными танцевальными шажками, выглядели просто четверкой банковских клерков.

Да, Beatles бы не принял на работу ни один в мире банк. Одна лишь громкость производимого ими звука — а они всегда будут играть ОЧЕНЬ ГРОМКО — шокировала и заставляла трепетать. В своих немецких кожаных куртках, в черных футболках, в сапогах, которыми топотали по сцене, они были высокомерны и надменны — настоящие панки своего времени. Друг Джона по колледжу, Билл Хэрри, был поражен тем, насколько они продвинулись с тех пор, как он в последний раз видел их летом.

На афишах Нила Эспинолла, развешанных снаружи, они значились как «Beatles, прямо из Гамбурга», но кроме завсегдатаев «Касбы», приехавших поддержать их в Литерленд (в числе которых, конечно, были Синтия и Дот Роун — прелестная семнадцатилетняя девушка Пола, работавшая в аптеке), никто не знал, кто они такие.

«Внезапно мы стали «вау»! — будет позже рассказывать Джон. — И имейте