Аллан Уильямс явно не обрадовался, когда вернулся в фургон, а Джон вовсю дудел в свою ворованную игрушку. Сложно понять, что им двигало — разве что желание быть в центре внимания и хвалиться удалью — перед всеми, особенно перед новеньким, Питом Бестом. Гамбург стал самым большим прорывом в истории тогдашних Beatles. Но за 25 миль до Германии их основатель и предводитель сознательно ставил под угрозу свою роль во всей авантюре — и только ради того, чтобы пощекотать себе нервы, устроив мелкую кражу. И, как в детских выходках с Питом Шоттоном, выделывал он эти трюки, только если у него была аудитория, у которой, конечно, дух захватывало от его дерзкой смелости.

Гамбург преподнес им массу сюрпризов, и далеко не всегда они были приятными. Хотя в разрешении на работу, которое получил Джон, цель его визита в Германию значилась как «музыкальные выступления», вскоре стало ясно, что в Beatles никто не видит профессионалов. Предоставлять им жилье? Заранее? Да с какого перепугу? И лишь когда Уильямс поднял хай, Кошмидер обо всем договорился, и им выделили комнаты — две узкие и низкие, похожие на карцер, кладовки за экраном кинотеатра «Бемби», где крутили легкую порнушку. Из мебели — диван, четыре раскладушки и очень мало очень старых покрывал. Никакой кухонной утвари. Вода — только из холодного крана в женском туалете вниз по коридору. Ни ящиков, ни вешалок. Чемоданы есть — и радуйся. «Свинарник… киношка вшивая», — то была самая вежливая характеристика из всех, какие Леннон давал их новому дому, в котором он, Джордж и Стюарт отхватили себе большую комнату, а Полу и Питу досталась маленькая. Ясное дело, за все те месяцы, что они провели в Гамбурге в свой первый визит, «домой» они почти не заходили.

Одной из первых песен, которые научился играть Джон, была «Maggie May», история легендарной ливерпульской проститутки. Битлы прекрасно знали «девичий патруль» своего города. Но Репербан в Санкт-Паули, купавшийся в неоновых огнях — да, там они и жили, — о, подобного они не видели нигде! Секс предлагался везде — нагло, бесстыдно, радостно. Полуголые дамы в верхних окнах домов вдоль Гербертштрассе, застывшие в скучающих и одновременно провокационных позах; нахальные девицы в стрип-клубах — никто не мог избежать паутины соблазна. Женщины, к которым их занесло, смотрели на секс совершенно иначе, чем осторожные английские девушки, спутницы их юношеских лет.

Клуб «Индра» оказался небольшим. В ночь открытия все битлы, кроме Пита, облачились в сценическую форму — черные джинсы и лиловые пиджаки, которые специально для них пошил портной в Ливерпуле, сосед Пола. Не зная, что играть, что говорить клиентам, — и не зная, насколько их английский понимали, — они замялись, и немедленный успех к ним не пришел. Бруно Кошмидер, грозный, внушительный, успевший побывать цирковым клоуном, пожирателем огня и акробатом, знал, чего им не хватает. Если Beatles собирались привлечь публику в его клуб, им предстояло не просто играть и петь. «Mach Schau, mach Schau! — взывал он, словно иерихонская труба. — Делать шоу!»

И они «делали шоу».

«Я всю ночь изображал Джина Винсента… — вспоминал Джон. — Валялся на полу, швырялся микрофоном во все стороны и притворялся хромым… С тех пор мы только и делали, что делали шоу».

И это сработало. Скоро все встало на свои места. И когда они поняли: не важно, что играть, лишь бы рок-н-ролл, — они стали исполнять весь свой репертуар. Пытались даже ввернуть пару своих собственных композиций, но не прошло. Завсегдатаи клуба, в подавляющем большинстве мужчины, желали слушать лишь уже знакомые им хиты. Интересно, что Джон и Пол, пока были в Германии, почти не написали новых песен… да, вряд ли обстановка тому благоприятствовала.

До того как они покинули Ливерпуль, все были в восторге от обещанных гонораров — мамочки мои, 18 фунтов стерлингов в неделю! Но никто и представить не мог, как они будут вкалывать в Гамбурге. Выступления изнуряли — шесть часов в ночь со вторника по пятницу, восемь по субботам и восемь с половиной по воскресеньям, полчаса — пересменка: едой закинуться да глотнуть чего. То был рок-н-ролл по промышленному графику.

«Ели и пили прямо на сцене, — будет потом рассказывать Джон. — И чтобы раскачать немцев… нам реально приходилось колошматить по гитарам… Немцам нравился тяжелый рок. Дай жару, дай жару! Вот мы и давали им жару».

Они жестко колошматили и по другой причине. Это помогало поддерживать темп и поощряло их новичка, ударника Пита. «Мы всю ночь напролет держали этот жесткий, мощный ритм, четыре четверти…» — вспоминал Джордж. Что касается Пола, он пел «What’d I Say», полностью, с инструментальными вставками, «часа полтора», по словам Джона. Он явно приукрашивал, но это свидетельствует о том, чего ждали от группы мальчишек, которые, по словам Леннона, до тех пор «никогда не играли вместе дольше двадцати минут».

«У меня от пения стали болеть связки, — часто вспоминал он. — Но мы узнали, что можно не спать, если наглотаться таблеток для похудения». То был прелюдин, вид амфетамина, которым их с радостью снабжало руководство. Таблетки — «прелики», как называли их битлы, — им регулярно передавали официанты вместе с бесплатными стаканами пива. Пол всегда осторожно относился ко всему, что глотал, зато Джону смысл слова «осторожность» был неведом. Он сам говорил, что пару недель в Санкт-Паули у него шла пена изо рта: он пел и играл до самого рассвета. На «преликах».

Из группы тянули все соки. Но битлы, благодарные за возможность играть перед восторженной публикой, приняли это как должное. Кроме того, все они подписали контракты на немецком языке, им почти незнакомом. У Джона был с собой немецко-английский словарь, но он туда не особо заглядывал, а Пит, единственный из них, изучал немецкий в школе — но вряд ли этот курс включал контрактное право.

Однако в марафонских сессиях был свой плюс. Когда они выжали из усилителей максимальную мощь, они начали приближаться к тому, чтобы звучать как единая группа, чего никогда не удавалось достичь на их спорадических концертах в ливерпульской округе. «Мы стали лучше. Мы стали уверенней, — говорил Джон. — Иначе и быть не могло… Играть всю ночь до утра — это такой опыт… И хорошо, что публика чужая. Пришлось стараться еще усерднее, и мы вложили в это душу и сердце». Он отыграл на сцене столько часов, что на глазах становился достойным ритм-гитаристом. Нет, он никогда не станет виртуозом и никогда не сравнится с Джорджем — но он этого и не хотел и с радостью