— Поганый гяур!.. — чеченец продолжал брызгать выделениями, не замечая, что на его узком лбу все же выступила полоска крови. — Неверная тварь, на кого ты хотел поднять руку? Я заколочу тебя живого в бетон, ты прогрызешь его до земли и сам выкопаешь себе могилу. Прямо на этом месте.

— Сделай это, я прошу тебя…, - подвывал сзади русский садист, которому казак сумел сорвать с левого глаза волосатую бровь с приличным куском мяса. Он притрагивался к ней окровавленными руками, опасаясь придавливать, думая, что Скирдач проткнул ему заодно с бровью глазное яблоко. Потом выхватил из кожаной куртки пистолет “Макарова”, попытался снять с предохранителя, но кровь обильно проливалась на веки, а мокрые пальцы скользили по металлу. — Дай, я сам умолочу его, я вышибу ему моргала…

— Он уже издыхает, — чеченец искал выхода для ненависти, и не мог найти. Животные страсти перекосили черты грубого лица, сотворив из него потустороннюю маску прислужника дьявола. — Но я не дам ему умереть человеческой смертью, он подохнет как паршивый баран.

Чеченец оттолкнул друга, выскочившего вперед, опустился на колени перед умирающим казаком. Подсветив себе фонариком, руками деловито пробежался по горлу, словно прощупывал, в каком месте удобнее будет резать, чтобы нож не наткнулся ненароком на твердое препятствие, чтобы работу не пришлось повторять заново. Для мужчины из их рода это посчиталось бы позором. Чеченец, как бы обозначив твердыми ногтями путь лезвия, приставил острие под скулу казака, заглянув ему в потухающие зрачки, оскалился крепкими зубами. И моментальным движением перехватил его горло от одного бока до другого. Кровь толчками зафонтанировала из широкой раны на подбородок, на грудь Скирдача, казак со всхрипом втянул в себя воздух, и выпустил его с таким же жутким хрипом. Уже ненужный.

Леха Слонок метался по собственному особняку как зверь, загнанный в угол. Деваху, затраханную до полусмерти, он еще утром сволок по лестнице в прихожую на первом этаже, затем не поленился подняться еще раз, чтобы собрать в кучу ее одежду. Швырнул разноцветные тряпки на тело, распростертое посередине помещения. Вызвав по сотовому одного из охранников, приказал погрузить подругу в восьмидесятую “Ауди” и отправить ко всем чертям, хоть утопить в недалеком пруду. Сам вскарабкался снова на второй этаж, осмотрел оружие, припрятанное на случай осады в каждой комнате. Под подоконником, прямо по центру главного въезда в усадьбу, пристроился крупнокалиберный РПД на сошках, пристрелянный, в других помещениях были АК или АКСы с полными рожками, готовые к применению. Пули в магазины набивали разные: бронебойные, со смещенным центром с ртутной каплей в дырочке сбоку, просверленной и запаянной, трассирующие, даже зажигательные. Затем, удостоверившись, что все оружие пригодно к стрельбе, он набрал номер телефона Крохаля, недалекого но исполнительного, попросил, сообщив последние новости, обзвонить пацанов, чтобы те были готовы исполнить в любой момент его приказания. Лишь когда стрелки на часах показали половину восьмого, а сквозь зашторенные окна промялся серенький рассвет, решился звякнуть самому Хозяину.

— Говоришь, Сороку в заложники взяли чехи? — переспросил начальник базарной уголовки.

— Так сообщил по сотовому Скирдач, а ему успел передать сам валютчик, пока его катали по Нахаловке, — повторил Слонок. — Скирдачу его похитители еще не представлялись.

— И не представятся. Но это не армяне, те любят работать, как по паленому, так и по заложникам, под другие фирмы. Я думаю так, — пришел к выводу Хозяин, немного поразмыслив. — На Сороке можно поставить крест, парня, конечно, жалко.

— Почему? — Слонок затаил дыхание.

— Потому что он ничего не знает, выкупил Петра Первого у Тутушки, который ни слова не сказал про мужика, двинувшего нагрудный знак. Факт этот ясный, иначе крестьянина пас бы весь базар. И перепродал за символическую цену Чоху. Если бы Сорока был в курсе, сколько стоит вещица, он бы так не поступил, он скорее всего подумал, что это обыкновенные стекляшки. Это второй облом не в его пользу. А Чоха чуть придавили, он пальцем указал на Сороку, получается, что на нем сходятся все нити дела — он выкупил, он перепродал. Станут Сороку пытать, ему сказать будет нечего, финал в таких случаях известен — лишних свидетелей убирают.

— И где искать, к тому же, неизвестно, — почмокал бригадир губами. — Нахаловка хоть и низкая, да раскинулась на половину Железнодорожного с Октябрьским районов. Там не перечесть домов с нехоженными подвалами.

— Между нами, а кому это нужно, у каждого своих забот полон рот, — прогудел Хозяин с сочувствием в голосе. — В самой Москве убийц Листьева с Холодовым никак не найдут.

— Все правильно, — ухмыльнулся бригадир криво, он и рад был помочь подчиненным, попавшим в беду, но не знал чем. В первую очередь, по причине сохранения своей шкуры. — Если бы верховная власть страны захотела бы изловить Масхадова с Басаевым, те рассматривали бы уже внутренние стены Бутырского санатория с расстояния в полтора метра.

— Не будем об этом. Хоть УКГБ и поменяли на УФСБ, но никто не отменял прослушивание телефонных разговоров в государственных целях, — начальник уголовки помолчал. — Я попробую сейчас связаться с нужными людьми, глядишь, что и получится. У Скирдача положение получше, ориентиры его просматриваются, у Сороки, повторяю, надежд никаких, тем более, если дело связано с чехами.

— Вот в чем и проблема… звери намостырились провозить людей через непроходимые якобы кордоны. Сами предаем, сами продаем, в Чечне все подвалы забиты нашими.

— Ты понимаешь. А теперь к делу, — в голосе начальника послышались твердые ноты. — Я бы посоветовал тебе забить стрелки сначала с Пархатым, а потом с чехами.

— Стрелка с нахичеванскими у меня на третий день после Нового года, — запаниковал Слонок. — Все расписано по нотам.

— А я предлагаю забить на сегодня, часов на пять вечера. Не допер еще, что происходит? — Нажал Хозяин на железо. — Людей, имеющих крышу — нашу крышу! — стали воровать из-под носа. За подобное жестоко наказывают.

— Понял, — сглотнул бригадир слюну, ставшую поперек горла. — А когда с чехами?

— На этот же час на второй день. Если останешься в живых, — съязвил начальник уголовки.

— Заметано.

— Прикрытие твоей группе будет обеспечено. Работай потом, доложишь результаты переговоров.

Хозяин положил трубку. Слонок отключил сотовый, присел раз десять на корточки, чтобы унять дрожь, возникшую в коленях. Потом подошел к бару в стене, отвинтил пробку на бутылке с коньяком, сделал прямо из горла несколько крупных глотков, принялся вместе с бутылкой в руке наматывать километры, мотаясь семенящими шагами от одного окна к другому. Прошло с полчаса, ничего нового за это время на ум не приходило. Он завалился на диван, обитый плюшевой материей, взглянув на настенный терем с позолоченным маятником, присосался основательно к бутылке. Ничего не помогало, нервная лихорадка, встряхивающая с самого начала тело, продолжала колотить его, будто он очутился снова на мостике раздолбанного комбайна, списываемого каждый год за профнепригодность из родной механизированной бригады и ежегодно восстанавливаемого в тех же списках. Бригадир рывком поднялся с дивана, проскочил в одну из комнат к тумбочке с аптечкой. Выдернув из картонной коробки блестящую пластинку, выковырнул из ячеек несколько зеленых таблеток элениума. Забросил их, разинув пасть, на язык и с бульканьем запил коньяком. Минут через пятнадцать повело капитально. Он включил мобильник не дожидаясь, пока лекарство начнет действовать в полную силу, набрал номер соперника по контролю над ювелирными магазинами, со скупками золотого лома.