— Ну ты кореш, загнул, у меня из армян много друзей, неплохие ребята, хотя с ними ухо надо держать востро, — не согласился Скопа с доводами товарища. — А вот насчет памятника ты прав, дай разрешение, площадь через год не узнаешь. Станет армянской с аксакалами на лавочках, или как их, дашнаками в турецких шароварах, в туфлях на босу ногу с загнутыми носами. У них из своего только носки, теплые и пестрые, из овечьей шерсти.

— У них все овечье, даже телевизоры со стиральными машинами, — пробурчал Крохаль. — Своего ума хватает лишь на кидалово.

Монумент с Вечным огнем остались позади, но в салонах других машин базар на эту тему не затихал. Кавказцы, в частности, ростовские армяне, достали жителей донской столицы наглыми претензиями. На площади с Театром Юного Зрителя из-за памятника императрицы едва не разгорелась настоящая бойня между местными армянами и коренными ростовчанами. Если бы нахичеванские арямяне, подогреваемые посланцами из Еревана, установили ту статую, произошло неминуемо бы разделение единого Ростова-на-Дону на два города — на Ростов-папу и Нахичевань-на-Дону. И пошел бы гулять передел по всему югу России. Уже армяне Армавира на Кубани подняли горячие головы, объявив его древней столицей государства Айастан, зашевелились армяне из материнской Армении, скупившие за бесценок хибары по черноморскому побережью от Туапсе до Адлера. На трассах за южными городами появились плакаты с надписями: Россия, убирайся отсюда. Здесь территория Кавказа. На Кубани засилье армян превратилось в запредельное. За родной Арарат с территорией, отобранной турками, армянам затевать драку с басурманами было не с руки, вмиг бошки открутили бы, как в 1915 году, когда вырезали полтора миллиона. А с Россией, бесправно-лапотной после революции, чего не повоевать, она все простит. И теракты в московском метро, и паленую водку цистернами, с сотнями тонн животного жира вместо сливочного масла, из-за которых население расплачивалось тысячами жизней. И кидал, и фальшивые баксы, и даже то, что русскую девушку, завоевавшую на конкурсе красоты первое место, армянский изувер облил серной кислотой. За то, что отказала ему в мерзкой любви. Но… просчитались. Местные армяне не сумели поддержать разыгравшиеся аппетиты армяней ереванских, да и русские вспомнили, что данные территории испокон веков числились за славянами. Прозывались они Тмутараканью.

— Ну, сука, времена настали, то Москву оккупировали казанские татары, то прибалты носы отворотили. А теперь на мозоль наступают кавказские племена, — не мог успокоиться Крохаль, несостоявшийся историк. — Ничего, и черная напасть перемелется, как татаро-монгольское иго. Где они, татаро-монголы, и где теперь немытая для них Россия?

Скопа в знак солидарности положил руку на плечо товарища, он словно подтверждал помыслы последнего, что сегодня русскими парнями за право быть хозяевами на своей земле будет преподан урок ведения боевых действий.

Примерно такие мысли, после пересечения незримой границы с Нахичеванью, толпились в головах и остальных боевиков бригады Лехи Слонка, спешащих на стрелку с отморозками Пархатого. Парни заводили себя, провожая неприязненными взглядами каждого кучерявого на стоянках общественного транспорта.

Сразу за Берберовкой, на подъеме из заснеженной балки, от которой начинался парк Авиаторов, расположился на обочине трассы гаишный пост, состоящий из парочки “ДЭУ”с голубыми милицейскими полосками по бокам и УАЗика, приторчавшего по другую сторону дороги. Мент в форме гаишного патруля маякнул головному джипу карманным фонариком.

— Все в порядке, нас подстраховывают, — расслабился на пассажирском сидении Слонок. Баранку джипа крутил за него Козырь. Добавил. — Перед дорогой на Александровку сворачивай направо, прямо в рощу, остановишься не доезжая самолета на стреле. Осмотримся.

— Понял, — буркнул насупившийся Козырь.

Сзади с автоматами на коленях отдыхали трое штатных боевиков бригады, набранных из числа парней, прошедших горячие точки. Они представлялись очень удобными, эти молодые сухощавые ребята — чуваш, адыгеец и русский. Среди них попадались татары, коми, калмыки и какие-то саха-якуты из-за уральского хребта. Наемники не совались ни в какие дела, им было все равно, кого отправлять на тот свет. На рынке у многих из них родственники крутились валютчиками, скупщиками драгоценных металлов или промышляли зубным высокопробным золотом. Остальные считались их друзьями. Но все работали под началом Хозяина, поэтому назвать парней посторонними было бы неправильно. Скорее, они за добрую отстежку хоть российскими бабками, помогали, как и другие члены бригады, восстанавливать справедливость,

Кавалькада нырнула в заросли, покатилась по обледенелому узкому асфальту, в просветах показался серебристый реактивный самолет, насаженный хвостом на стреловидную наклонную стеллу. Вокруг не было ни души, гнутые стволы акации с сиренью и дикой жерделой, покрытые почерневшей корой, торчали из глубокого снега усохшими будыльями на замерзшем пруду. “Лэнд Крузер”, неслышно рокочущий, остановился, затем просунулся на несколько метров вперед, не заглушая двигателя. Бригадир через лобовое стекло внимательно оглядел окрестности.

— Вот пидоры черножопые, — досадливо цыкнул он сквозь зубы, коронованные золотом. — Не дай бог не заявятся, все повешу на них. И покушение, и похищение, и захват не своих территорий.

— Каких территорий? — повернулся Козырь к нему. — Они со времен передела в девяносто третьем году границ не нарушали.

— Родная кровь взыграла? — Слонок вмиг ощерился. — А кто недавно скупку за “Яблочком” прикарманил? Мою скупку.

— Я не знал, что она стала твоей, надо предупреждать, Никто из наших тоже не в курсе, — сощурил помощник черные зрачки. — А если эту скупку мы взяли под свой контроль, то почему отстежка не поступает в общий котел?

— Потому что она только на днях включена в список нашей территории, — бригадир, стараясь унять бешенство, смахнул с губ слюну. — Я сделаю объяву, когда соберется очередная сходка.

— Ты успокойся, на стрелки с таким настроением не выезжают, — посоветовал Козырь.

Слонок молча выдернул из кармана широкий носовой платок, провел им по лицу, вытер губы. Сонное одурение от элениума с коньяком начало проходить, перерастая в тревогу, сдерживаемую с трудом. Пока она поселилась только под сердцем, но он знал, что тугой ее комок, маленький поначалу, способен в любой момент расползтись по всей груди. И тогда возникнет паника, унять которую можно будет лишь бешенством, вызванным искусственно. Клин вышибается клином. Он снова, сунув платок в карман, обвел дорогу и рощу вокруг сверлящим взглядом, на расстоянии видимости было по прежнему пустынно. Точное время встречи катастрофически исходило на нет. Бригадир, вытащив из бокового кармана куртки длинноствольный “ТТ”, нажал на кнопку на рукоятке, проверил обойму, вогнал со щелчком ее на место. В это время мобильник запиликал одну из ростовских блатных песен, Слонок поднес к уху брус, утыканный кнопками.

— Не там ищешь, дорогой, с похмелья ты, наверное, не туда въехал, — высоким голосом Пархатого прогундосила трубка. Слонок от неожиданности чертыхнулся про себя, а мобильник продолжал издеваться. — Так бывает, когда коньяк постоянно торчит на виду, и пройти мимо бутылки нету сил. Я помню, что бар в твоем доме расположен прямо в гостинной.