ночевал с этим парнем в одном помещении. Память, однако, не спешила подсказать, кто бы это мог быть, и я двинулся к срединной части здания, где было полным-полно столов и служанок, подносивших еду и питье. На задах подворья находились стойло, курятник, где цыплята вылуплялись из яиц, а также баня. Войдя в парную, я кивнул четверым мужчинам, уже расслаблявшимся в огромном чане, снял с себя одежду и присоединился к ним, а стайка молодых женщин увлажняла нам плечи благовониями и бальзамами и втирала мазь в волосы. От банной жары я разомлел и позволил себе глубоко вдохнуть, вытянуться во весь рост и закрыть глаза; поры на моем лице раскрылись, теперь из них сочилась дорожная грязь.

Все банщицы были прехорошенькие, но одна из них меня особенно заинтересовала, она выглядела скромнее прочих и в основном помалкивала, тогда как ее напарницы задорно перебрасывались непристойными шутками с мужчинами. В местах, подобных этому, я привык к скабрезным разговорам мужчин, ведь даже в Негомбо, величавшем себя наиболее культурной частью страны, мужчины относились к банщицам как к шлюхам. Однако, вопреки желанию временно ослепнуть и оглохнуть, девушку, очаровавшую меня, я из виду не упускал – стоя в углу помещения, она готовила в каменной миске снадобье из специй и масел. Девушка казалась чуть разумнее и стыдливее своих товарок, и, судя по выражению ее лица, выслушивать болтовню похотливых мужчин ей претило. Когда она подошла ко мне, я перекатился на другую сторону огромного чана в надежде, что она поймет: путешествую я в одиночку и к этой веселой компании не принадлежу. Другая девушка принялась мыть толстенного мужчину, и тот, ухватив ее за руку, сунул ее ладонь меж своих ног, а остальные хохотали раскатисто, пока банщица пыталась выдернуть руку. Возмутительное зрелище, но поделать я ничего не мог, ведь их было четверо, а я один, и они уже бросали на меня косые взгляды, словно возмущаясь моим молчанием.

– Что ты такой сердитый, приятель? – спросил один из них. – Не нравится, когда девушка тебя трогает?

– Нравится, и даже весьма, – ответил я. – Когда она сама этого хочет.

Мужчина презрительно рассмеялся и, закатив глаза, помотал головой.

– Не прикидывайся простачком, – сказал он. – Ты достаточно взрослый, чтобы понимать, на чем зарабатывают в таких заведениях.

Я предпочел не вступать с ним в спор, и ему вскоре надоело меня поддразнивать, тогда он вылез из чана – от вида его разбухшего члена у меня в глазах померкло, – отвел одну из девушек в смежное помещение и усладил наш слух своими звучными извержениями. Столь отвратительно мне было его поведение, что я решил уйти, но ко мне как раз подошла та девушка, что мне понравилась, с миской ароматной пены в руках и начала втирать эту пену в мою кожу, вызывая у меня наиприятнейшие ощущения. Работая, она напевала себе под нос колыбельную о разноцветной бабочке, песенку было едва слышно за взрывным гоготом мужчин, но она меня утешила, и, закрыв глаза, я увидел себя ребенком в те дневные часы, когда в доме моих родителей царили тишина и покой.

Покончив с мытьем, девушка пригласила меня на массаж в пустовавшую кабинку, где я улегся на полотенца, подогретые раскаленными камнями. Когда она разминала пальцами узелки на моей спине, столь умиротворенным я не чувствовал себя очень давно. Минула вечность с тех пор, когда в последний раз ко мне ласково прикасалась женщина, и, невольно вздохнув, я обнаружил, к своему смущению, что тоже возбуждаюсь.

Заметив это, девушка просунула руку между моими ногами, что наверняка ей вменяли в обязанность, но я мягко взял ее за запястье и покачал головой.

– Не хотите? – спросила она растерянно и даже взволнованно – а вдруг она мне чем-то не угодила?

– Не сегодня, – сказал я, накрывая себя полотенцем. – Но спасибо.

Девушка огляделась с тревогой. За банной дверью раздавался шум, проникая сквозь стены, и она поведала мне, что хозяин подворья, ее отец, поколотит ее, если заподозрит, что она меня не удовлетворила.

– Ваш отец на такое способен? – удивился я.

– Конечно, – ответила она. – Впервые он избил меня, когда я была маленькой девочкой. Все мужчины так себя ведут, разве нет?

– Не все, нет. И вы меня удовлетворили. Даю вам честное слово. И больше мне ничего не нужно. А если меня спросят, воспою вам хвалу, обещаю.

Девушка кивнула, но мой отказ явно обескуражил ее. Я заподозрил, что прежде ни один мужчина не отказывался от ее услуг, и у меня мелькнула мысль, а не проявил бы я большей доброты, просто разрешив ей делать то, чего от нее ожидали. Но все же я обтерся жестким полотенцем, напялил одежду и зашагал к двери – у меня слюнки текли, так хотелось отведать угощений, что подавали в столовой подворья.

Однако по пути я оглянулся – дочь хозяина наблюдала за мной, и, встретившись взглядом, мы долго не отрывали глаз друг от друга. А потом – медленно, словно с непривычки – она улыбнулась.

На следующее утро я проснулся поздно. Когда глаза мои наконец открылись, я крепко зажмурился в тщетной надежде отыскать обратный путь в теплый, уютный край, который я только что покинул. Увы, я желал несбыточного. Я встал, оделся и поспешил в срединную часть подворья, где хозяин, крупный звероподобный мужлан, накрыл столы для завтрака. Поскольку другие путешественники проснулись куда раньше меня и уже уехали, на мою долю еды почти не осталось.

– Ешьте, – сказал хозяин, указывая на ошметки, завалявшиеся на блюде. – Либо это, либо ничего.

В унынии я разглядывал ошметки, но мигом позабыл о том, насколько голоден, когда девушка, что массировала меня предыдущим вечером, вошла в столовую. Я слегка покраснел, припомнив, что в моих сладострастных снах ее присутствие было весьма заметным, и когда она глянула в мою сторону, мои раскрасневшиеся щеки вроде бы смутили ее. Но она быстро справилась с собой и принесла мне картофельного карри и немного дхала[53].

– Где ты это взяла? – спросил ее отец, грубо схватив девушку за плечо, и она потупилась.

– Еда все равно бы испортилась, – сказала она. – Я подогрела остатки на сковороде для нашего гостя.

Отцовского одобрения не последовало, хозяин просто исчез в другой комнате, и тогда я, набравшись храбрости, спросил, как ее зовут. Каси, ответила она. Я улыбнулся и сказал ей, что в моей родной деревне это слово означает «сияющая».

– Я не чувствую себя сияющей, – пожала она плечами. – Бывает, самое прекрасное наше сияние исходит изнутри. Вы скоро уезжаете? – продолжила она, не обращая внимания на мои жалкие