нечто такое, что он мог бы подарить своей жене. – Порывшись в мешке, который я во время путешествия ни на миг не выпускал из рук, я вынул один амулет. Всего их насчитывалось шестнадцать, а тот, что я выбрал, превосходил все прочие по тонкости исполнения и предназначался самому вождю. К перьям птицы-подорожника, казарки и сибирской гаги я добавил кусочки стекла, отражавшие свет, а также алые и золотые нити – символ славы. В середине поместил изображение сыча – символ мудрости, а над ним метателя копья – образец мужества.

– Ты и впрямь умелец. – С амулетом Эйп обращался с осторожностью человека, понимающего ценность красивых вещей. – Должно быть, оберег вроде этого и стоит изрядно.

Я улыбнулся, но решил не говорить ему, насколько много Ангердлангуак согласился мне заплатить. В конце концов, с Эйпом я познакомился только что и опасался, как бы мои сокровища не были украдены, когда я засну, если не самим Эйпом, то кем-нибудь, подслушавшим наш разговор.

– Много ли путешественников наведывается сюда? – спросил я, направляя нашу беседу в другое русло, и Эйп покачал головой.

– Немного, – ответил он. – Хотя сегодня приехал еще один человек, опередив тебя. Он переночует в том же иглу, что и ты… – И тут Эйп, не договорив, оглянулся на своего отца: медленно поднимаясь на ноги, Гудмундур кивком подзывал сына. – Пора, – сказал Эйп. – Ты присоединишься к нам?

Я был чужаком в их общине и не был уверен, должен ли принять участие в церемонии, но Эйп настаивал, и во избежание раздоров я согласился последовать за ним.

Мы шли к воде кучно, процессию возглавляли Эйп и Гудмундур, и на всем пути жители поселка, тесно прижавшись друг к другу, пели скорбную песнь. Так мы продвигались минут сорок, если не больше, но после долгого путешествия, растянувшегося на целый день, я чувствовал себя безмерно усталым и начинал жалеть, что не улегся спать сразу, как только отобедал. Наконец я услыхал приглушенный рокот волн, набегавших на лед, и понял, что мы у открытой воды.

Когда мы остановились, Эйп нараспев помолился за своего отца, все прочие стояли, опустив головы. По окончании молитвы он и женщина с несколькими детьми – наверное, семья Эйпа, догадался я – поочередно подходили и обнимали Гудмундура, не проливая слез. После прощания полумертвый старик двинулся к кромке воды, где его поджидали двое мужчин. Ранее из берегового льда вырубили огромный кусок, и мужчины были настороже – как бы ледяная скала не уплыла, прежде чем Гудмундур ступит на нее. Когда с их помощью старик перешел на плавучую льдину и, скрестив ноги, сел, мужчины отступили. Лицо Гудмундура лучилось умиротворенностью и довольством, такой безмятежности я никогда прежде не видывал.

Мужчины отошли от воды, и невысокие волны качнули ледяной остров, направляя в открытое море. Стоило этому последнему пристанищу старика окончательно отделиться от суши, как песнями наполнился воздух, а Гудмундур поплыл к Неведомому Миру. Потом сгустился туман, старик пропал из вида, и словно по команде мы развернулись и двинулись к поселку.

Вернувшись в иглу, я не завалился спать, но бодрствовал в ожидании другого путешественника, навязанного мне в соседи. Вскоре он появился – в маске из волчьей кожи, уберегавшей от мороза. Это был крупный мужчина, высокий и с виду сильный. Прежде чем сесть, он окинул меня цепким взглядом. И хотя мне видны были только его глаза и губы, казалось, что он улыбается.

– Тебя не предупредили, что ночью я составлю тебе компанию? – Я старался говорить как можно дружелюбнее, ведь всем известно, что путники в этих краях способны наброситься на тебя по малейшему поводу. Холод и голод портили наш нрав, и не для того я выжил в опасном путешествии, чтобы оказаться убитым во сне.

– Предупредили, – хмыкнул он. – Хотя я не ожидал, что это будешь ты.

Я напрягся, а он двинулся на другую сторону иглу, где ему постелили не меньше дюжины шкур животных.

– Мы знакомы, друг? – спросил я, и он кивнул, не оборачиваясь.

– Я видел тебя сегодня утром, – сказал он. – В деревне Парквойя. Ты завтракал и между прочим заигрывал с тамошней девушкой.

Ну конечно! Он был тем парнем, что уже спал, когда накануне вечером я добрался до места ночевки, и мне он еще показался знакомым. Уезжая, парень прошел мимо меня, а я притворился, будто никого не видел и не слышал – на тот случай, если он окажется вором и позарится на мои амулеты.

– И куда ты направляешься? – спросил я, когда он устраивался на ночлег: две шкуры животных сверху, три снизу. Маску он не снял.

– Туда же, куда и ты, – ответил он. – К Ангердлангуаку.

– Кто тебе сказал?

– Ты сказал, но не мне, а той девушке. Ты ведь распустил хвост перед ней, разве нет? Добивался ее расположения?

Я открыл было рот, чтобы разуверить его, но не смог подобрать слов. В общем, он был прав.

– Зачем ты встречаешься с вождем? – спросил я.

– Он дал мне задание, и я его исполнил. А теперь возвращаюсь, чтобы стребовать с него вознаграждение.

– Позволь полюбопытствовать, кем ты работаешь?

– Я убиваю людей.

Я нервно сглотнул и, заметив, как дернулись его губы, понял, что мой испуг его позабавил.

– Некто надругался над одной из дочерей Ангердлангуака, а потом сбежал среди ночи, – пояснил он. – И меня отправили в погоню, чтобы поквитаться с ним. Видишь вон ту суму? – Он кивнул на черную суму из моржовой кожи. – В ней голова и член того парня. Последний засунут в первую. Могу показать, если хочешь.

Я поплотнее закутался в шкуры, приготовленные для меня, в надежде, что мы оба заснем и этот разговор прекратится.

– Спасибо, но нет, – ответил я.

– Ну и зря, выглядит это смешно, – пожал он плечами. – А ты сам зачем едешь к Ангердлангуаку?

– По делу куда менее значительному, – сказал я. – Я ремесленник. Мастерю амулеты. И меня попросили изготовить несколько для вождя и его семьи.

– Женская работа, – рассмеялся он, и хотя я обиделся, однако спорить с ним не стал, иначе моя голова присоединилась бы к той, что лежала в его суме. – Впрочем, ты же всегда был рукастым, верно? С самого первого дня твоего появления на свет битвам ты предпочитал рукоделие. Это одно из объяснений, почему ты и Маарак не ладили друг с другом.

Я уставился на него. Все, что он сказал, было правдой, но откуда он узнал об этом? И откуда ему было известно имя моего отца?

– Мы раньше встречались, друг? – Я сел в постели, выпрямился. – Сдается, ты неплохо осведомлен