– Ну, что произошло? – сев рядом и беря руку Евы в свою, спросил он.

– Елена Фридриховна в кардиореанимации… ей плохо стало на работе… – таким же вялым, как ее рука, голосом проговорила Ева. – Ей сказали, что Вознесенский скоро вернется…

– Кто сказал?

– Одна из сотрудниц… она тоже видела новости… я просто не успела, понимаешь? Они ведь не знают ничего обо мне… я никому не говорила, даже Елене Фридриховне… не хотела, чтобы она знала и волновалась… А теперь…

– Так, стоп! – решительно перебил Вадим. – Я же просил тебя не читать новостей в интернете.

Ева виновато опустила голову:

– Я… не могу… я должна быть готова, понимаешь?

– Ева! Даже если допустить, что приговор пересмотрят, – это вопрос не одного дня, мы ведь это обсуждали с тобой! Что – ты теперь остаток жизни будешь сидеть у окна и ждать, когда по твоей улице пройдет этот Вознесенский? А ведь он вряд ли сюда приедет. Ты сама подумай: зачем ему ехать в город, где его ненавидят все? Чтобы нарваться тут на суд Линча, который непременно организуют родственники его жертв? Ну ты ведь нормальный человек, должна понимать, что так подставляться не будет никто. – Вадим старался говорить как можно убедительнее, слегка сжимал руку Евы и чувствовал, как она отвечает на пожатие. – Вот так… Успокаивайся, все ведь хорошо. Я с тобой. Сейчас мы дождемся новостей о состоянии Елены Фридриховны, а потом пойдем обедать – да? Ты ведь наверняка проголодалась, правда? – Она медленно кивнула, словно загипнотизированная звуками его голоса. – Хочешь, пойдем в тот итальянский ресторанчик на набережной, помнишь, тебе понравилось там? – Она снова кивнула. – Вот и отлично. А потом мы погуляем и поговорим – да? Поговорим о чем-то другом, не о Вознесенском. Все, Ева, отомри, опасности нет.

Резко выпустив ее руку, Вадим хлопнул в ладоши перед самым лицом Евы, и она, отшатнувшись, потрясла головой:

– Уф… спасибо, Вадим, мне полегче…

– Может, на улицу выйдешь, подышишь? – предложил Резников, но Ева отказалась:

– Нет-нет, что ты… я посижу…

«Сколько тут сидеть придется, кто бы знал», – подумал Вадим и поднялся:

– Попробую что-нибудь узнать. Как фамилия Елены Фридриховны?

– Вайс.

Резников подошел к окошку регистратуры, наклонился и принялся о чем-то разговаривать с сидевшей там женщиной. Ева не слышала, о чем он говорит, пыталась догадаться по выражению лица его собеседницы, есть ли какие-то новости, и если да, то хорошие они или плохие. Но вот Вадим вернулся и, улыбнувшись, протянул руку:

– Все, мы можем спокойно идти обедать. Состояние Елены Фридриховны стабильное, но она останется пока под наблюдением в реанимации. Тебя туда все равно не пустят, так что нет смысла здесь сидеть. Ну что – действуем по плану?

Ева нерешительно кивнула и, опираясь на протянутую руку Вадима, поднялась, запахнула пальто, завязала пояс.

– Слушай, а тебе идет этот цвет, – заметил Вадим, пропуская ее впереди себя в двери.

– Мне раньше очень нравился синий, – призналась Ева, выходя в больничный двор. – Потом как-то все краски смешались, перестала различать… все серое сделалось. А когда постриглась и в магазин зашла, вдруг увидела на вешалке – знаешь, оно как будто в детской раскраске начало цветом заполняться. Висело вроде серое, как всегда, а потом так снизу – раз… и синий цвет вверх пополз! – говорила она, привычно взяв Вадима за руку и шагая рядом с ним по направлению к набережной. – А я стою возле вешалки и глаз отвести не могу… а оно все ярче и ярче делается, и вот уже висит такое красивое, синее… Ну как я могла его не купить? Правда же? – Она чуть обогнала его и заглянула в глаза. – Ну, скажи – я ведь правильно сделала?

– Конечно! – успокаивающе погладив лежащую на сгибе его локтя руку Евы, произнес Вадим. – Ты все сделала правильно: и постриглась, и пальто купила… и глаза вон накрасила, – добавил он, чуть улыбнувшись. – У тебя очень красивые глаза, Ева, я как-то раньше не замечал, надо же…

Она даже не смутилась от его слов – в голову никогда не приходило, что Вадима можно рассматривать иначе, чем врача, потому и фразу про красивые глаза Ева восприняла всего лишь как шутку.

Ей стало немного легче после известий о состоянии Елены Фридриховны: тревога отпустила, в голове перестали роиться страшные картины и даже надвигавшаяся со всех сторон темнота тоже вроде как рассеялась.

И как всегда бывало в присутствии Вадима, ей вдруг стало совершенно спокойно. Рядом с ним Ева не боялась ничего и никого.

Город Вольск, наши дни

Голоса Милы он не слышал с тех самых пор, как приехал в Вольск. Ни единого звонка, никаких сообщений, кроме, разумеется, банковских оповещений о списании очередной суммы в каком-то дорогом бутике.

«Очень странно, – подумал Тимофей утром, собираясь караулить Стожникову у здания бизнес-центра. – Обычно-то она раз пять на дню звонит, проверяет, а тут… Обиделась, что не взял с собой? Но я и раньше ее в командировки не брал. И почему она так странно тогда про Вольск сказала, вроде как обиделась, когда я ее уколол тем, что она впервые это название услышала? Как она сказала: «Всю жизнь мечтала побывать…» Милка – в Вольске? Даже не представляю, чего она ожидала… Что кто-то из именитых мировых дизайнеров здесь дачу имеет?»

После завтрака Тимофей решил позвонить Миле сам, хотя обычно никогда так не поступал, даже уезжая надолго.

К его удивлению, она не ответила, хотя телефон был включен. Колесников бросил взгляд на часы – в это время Мила уже не спала, занималась йогой на крытой веранде, делала это в любое время года. Значит, не взяла телефон, перезвонит, когда закончит и увидит пропущенный звонок.

Но Мила не перезвонила ни через полчаса, ни через час, ни даже к обеду. Тимофей расположился в холле бизнес-центра с планшетом в руках и то и дело бросал взгляды на входивших в здание девушек, выискивая среди них неприметную, светловолосую, в больших очках.

Телефон лежал на диване рядом, Тимофей иногда опускал глаза и смотрел на экран, но тот оставался темным.

Вскоре это начало беспокоить Колесникова: Мила прежде так себя не вела, всегда отвечала на звонки и обязательно перезванивала, если не смогла ответить сразу.

Тимофей сделал еще попытку позвонить, но результат оказался прежним – телефон был в сети, но Мила не отвечала. Беспокойство усиливалось, но Тимофей пока не мог понять, как поступить. Можно было попросить Иванютина проверить, дома ли Мила, но Колесников представил, какую