не имел на то никакого желания. Вообще не имел желания разговаривать с новой властью.

Эжени спросила — может быть, попробовать договориться? Но он не понимал, о чём тут можно договариваться. После казни племянника? После того, как к его сыну даже не допустили целителя, и он умер от обычной болезни?

Впрочем, император Видонии Йозеф-Максимилиан осознавал, что у него сейчас — Мари-Луиза, последняя внучатая племянница Анри. Девочке сравнялось четыре года, и пусть она живёт дальше у деда, чем в Лимее или… в Поворотнице.

Эжени рассказала о том, что предложила Шарлотте уехать. Анри подумал и согласился — это облегчило бы лично его жизнь, ненамного, но облегчило. И сказал супруге — забирай Шарлотту, забирай своих дам и отправляйтесь. Но Эжени тоже та ещё упрямица — наотрез отказалась. Здесь безопасно, и я останусь с тобой. Шарлотта же не пожелала никуда отправляться одна. Анри успокаивал себя тем, что портал можно открыть в любое мгновение, и что в самом худшем случае они успеют.

За тот портал он тоже себя казнил — потому что взял артефакт из сокровищницы брата в сумрачные дни после его смерти. Оказался ничуть не лучше маркизы. И в итоге племянник не смог спастись, когда у него была такая возможность, потому что другого портала не было. Анри уже тогда подумывал о смене старшего принца на младшего, и прихватил артефакт для того, чтобы иметь больше возможностей для заговора. И если утащенная маркизой дю Трамбле книга могла и не пригодиться, то портал бы пригодился точно. И племянник Луи с семейством мог остаться в живых.

А сейчас — только мраморные плиты в склепе. Вьевилль рассказал, что после казни им с Саважем удалось похитить двоих депутатов Национального собрания, любимцев толпы. И пообещать им медленную мучительную смерть, если не отдадут останки короля. На удивление, сработало — обмен двух живых негодяев на одного казнённого короля. Фелисьен рассказал, что голову племянника три дня таскали по столице на пике и всем показывали. Варвары. Пришлось сначала отпустить одного пленника, а второго — только после выдачи королевской головы. Конечно, никаких особых неудобств пленникам в Пале-Вьевилль не чинили, но темница есть темница, и слухи о магах тоже не на пустом месте возникли. Поэтому — всё удалось. Удалось посрамить варваров хотя бы в такой малости.

Анри и не подозревал, что столица населена варварами, что всё королевство населено варварами! Его собственный старший сын сказал, будучи спрошен по магической связи, что не желает иметь с теми варварами ничего общего. Что желает отцу и брату успехов, молится за них, но возвращаться не собирается. И примет у себя любое количество франкийских эмигрантов.

Это предложение показалось Анри разумным, он озвучил его за следующим ужином. Климат в Новой Массилии не в пример лучше, чем в пресловутой Тихой Гавани, и там не гарнизон в шесть десятков ружей, а приличный экспедиционный корпус. Но — никто из здешних не пожелал, все уверовали в то, что Анри быстренько приведёт им тут всё в первозданный вид.

А Анри так до сих пор и не понял, что он сможет сделать.

Лимей был окружён невероятной сетью охранных заклятий, мышь не пробежит. На крови Роганов и каждого мужчины-мага, кто находился сейчас в замке. Предателей не опасались — магическая кровная клятва не даст свершиться предательству.

Неподалёку находился город Лим — база и оплот. Там тоже квартировали войска, верные Роганам, все, до каких дотянулись, и подходили новые. Известие о том, что вернулся Анри, разлетелось быстрее ветра, не только по магической связи, но и просто из уст в уста. Даже газета в Паризии напечатала эту новость — мол, мало нам было извести проклятых Роганов, та с края света заявился ещё один. Плохо, мол, услали, что он смог выжить и вернуться. Анри не привык быть проклятым Роганом, он всегда считал себя частью весьма уважаемого семейства, причём уважаемого, как он полагал заслуженно.

Но сейчас бесполезно говорить о каких-то былых победах, о разумных законах и о порядке в стране на протяжении десятилетий. То есть — это он, Анри де Роган, считал, что был порядок, и сам способствовал тому порядку по мере сил. Сейчас же порядка и в помине не было.

Не было и достаточного количества союзников. Не отзывался Саваж, никакой, а у покойного герцога было пять сыновей и дочь. Не отзывались проживавшие поблизости от Лимея де Мары и де Рьены, родня покойной маркизы, гонцы и разведчики утверждали, что родовые владения покинуты. Из ближних соседей рядом был только Анатоль де Риньи, некромант из Зелёного замка, и трое его внебрачных сыновей-некромантов — женат он не был ни разу. Некроманты — это сила, один некромант может многое, а у них — пятеро, считая Северина. Северин поступил в обучение к маркизу Анатолю, ходит совершенно счастливый и только и ждёт, когда удастся проверить на бунтовщиках какие-то новообретённые умения.

Анри понимал — сил брать столицу у него сейчас нет, нужно или копить ещё, или придумывать хитрость, или ждать подходящего повода. Но между Лимеем и столицей располагался департамент Руан со столицей Руанвиллем, так это сейчас называется. Эта местность первой поддержала столичные беспорядки, и сейчас часть города просто лежала в руинах — потому что там очень уж рьяно дрались сторонники новой и старой власти.

И если постараться и тщательно всё спланировать, то можно присоединить Руан к Лиму и прочим подконтрольным Роганам территориям. Анри в целом даже представлял как это можно сделать, главное — не допустить подхода помощи из столицы и других неспокойных мест.

Они сидели над картами неделю, прежде чем сложили вместе все сведения, все свежайшие донесения и давно известные факты. И можно было выступать, чтобы возвращаться с победой.

Это очень нужно им всем — выступить и вернуться с победой.

19. Ночь пройдет, наступит утро ясное ©

Я отчётливо понимала, что до открытых военных действий против новой власти рано или поздно дойдёт. Но всё равно это случилось достаточно внезапно — суета, гонцы во все стороны, отбытие из Лимея части военных. Я спросила Анри — что, собственно происходит, он вздохнул и сказал — выступаем.

Выступали они в соседний город Руанвилль, который, видите ли, есть шанс отбить у бунтовщиков. Что ж, раз есть шанс — нужно брать и делать, да?

Я оказалась в странной ситуации, я не понимала, что надлежит делать. Посыпать голову пеплом, рвать на себе парик и вопить? Убедить, что это лишнее? Попросить не рисковать? Перекрестить и сказать — иди с богом, возвращайся с победой?

Мне удалось изобразить что-то в духе последнего, всё же, я ещё неопытная жена военного. А потом он ушёл порталом, а мы остались ждать.

Мы — это мои ближние дамы и принцесса Шарлотта.

Я изрядно бесилась, потому что меня никак не оставляла мысль — а если я внезапненько окажусь вдовой, что я буду тут делать? Я понятия не имею, где артефакт портала, и скорее всего, по доброй воле мне тот портал не откроет никто. А Анри может просто не успеть. И мы останемся — я, мои девы и Шарлотта с детьми. И где-то тут, в смысле — в этой реальности, ещё внук Женевьев.

Но пока ничего такого не случилось, и беситься нечего. Вдох, выдох, бодрость духа. Бросить дурные мысли самой и вытравить их у всех окружающих. Ничего плохого не случится, потому что не может. Точка.

Шарлотта постучалась в мои двери тем же вечером, когда Анри отбыл. Не прислала никакую служанку узнать, принимаю ли я, а просто пришла сама, и на ней лица не было.

— Скажите, ваше высочество, он произнёс хоть слово о том, куда они пошли? Когда вернутся?

— Располагайтесь, принцесса. Мари, попроси принести нам кофе, вина и что-нибудь к нему. Дунюшка, Меланья — присоединяйтесь.

На Меланье тоже лица не было — потому что Северин. Зашёл к нам в покои, вежливо раскланялся и столь же вежливо сообщил, что отбывает с маркизом де Риньи на несколько дней по важному вопросу, как сможет — свяжется. Меланья вежливо выслушала и столь же вежливо пожелала доброго пути — по-франкийски, тихо и несмело, язык она, в отличие от Дуни, начала учить только здесь. И добавила, что ждёт вестей. И теперь тоже ходила серьёзная и задумчивая.

По лицу Дуни ничего прочитать было нельзя — что она вообще думает обо всём происходящем. Но я знаю, что Анри просил у неё дозволения обращаться, если вдруг понадобятся её целительские умения, и она сказала — конечно же, я помогу.

Принцесса Шарлотта присела на краешек кресла, напряжённая и несчастная.