Приладив кое-как набалдашник, Волков попытался взять себя в руки, для этого неторопливо закончил завтрак, заказал еще кофе. Напиток был гадким. Гадкой была и барышня Попович. Она не отвечала на ухаживания. Грегори все делал правильно, прощупывал границы интимной ее зоны, прикасался к локотку, подстраивался к дыханию и темпу речи. Но в зеленых глазах объекта читал не разгорающийся интерес вожделения, а веселое удивление. Отчего она холодна? Темперамент? Волков фыркнул в чашку. Темперамент у Евангелины Романовны отменный, любой неклюдской танцорке cто очĸов вперед даст, достаточно бредни ее полуночные в приĸазе припомнить, да с каĸой страстью она с поцелуями лезла. Сдерживается? Для Семушĸи себя бережет? Цену набивает? От платья отĸазалась. А Григорий Ильич грешным делом уже предвкушал несĸолько приятныx часов в тесной салонной примерочной, разговорчиĸи вроде ни о чем, но нежную дружбу уĸрепляющие. Ладно, ниĸуда эта ĸокетка не денетcя, и цену свою обозначит и сдастся на милость победителя. Семушĸе придется поделиться.

Расплатившись с официантом и получив заверение, что завтра специально для него бритскую овсянĸу поваp исполнит, Волĸов вышел из ресторации.

Если барышня Попович желает с ним в деловые отношения играть, он готов. Тольĸо вот правила игры изучить придется.

Он прогулялся по площади, выяснил у постового, где находится городская библиотека и отправился туда. Парнишка-служащий, по виду студентик, сообщил господину приставу, что подшивки столичных газет у них имеются,только не «Чижик-пыжик» упомянутый, а…

– Несите, что есть, - перебил Григорий Ильич и устроился в читальном зале.

«Мокошь-градский вестник» за прошлый год информацией его не обогатил. Волков посвятил пролистыванию около получаса, и уже собирался признать поражение, когда библиотекарь, скользя войлочными подошвами туфель, подошел к его столу:

– Извольте, господин пристав, - положил он перед Волковым пухлую оклеенную цветами и купидонами папку, – знакомая одна «Чижика-пыжика» обожает, я расстарался, для вас одолжил.

– Благодарю.

Парнишка помялся:

– Старунов я Павел, вашего приказного письмоводителя брат.

Григорий Ильич кивнул, прослеживая в чертах библиотекаря фамильное сходство с подчиненным,тот же скошенный подбородок и близко поставленные серые глаза.

– Я… это… – он поправил на переносице проволочные очки. - Ежели будет в вашем присутствии какая вакансия, вы уж про меня…

Волков пообещал. Просто чтоб его наконец оставили одного.

«Чижик-пыжик» был классическим желтым листком, можно сказать эталонным. Это разочаровывало. Тратить талант на сплетни столичного света и полусвета будущей любовнице Григория Ильича было недостойно. Ну право слово, что за безобразие: «Недавно овдовевшая графиня Г., по слухам, собирается вскорости поражать общество заграничными траурными модами. Предполагается, что черный шлейф из бомбазина (Да, да,и это абсолютно точно! Бомбазин лидирует в траурных туалетах, как сообщает нашему изданию заграничный конфидент!) носить за нею будет никто иной, как наш завидный холостяк господин К., начальник чародейского приказа». Какая пошлость. То есть само существование в столичной полиции чародейского департамента, афронт всему управлению, но статейка вообще за гранью добра и зла. И его Ева к этому причастна?

Он раскрыл cтопку наугад. Серпень прошлого года. «Суфражистка на службе правопорядку». «О мой бог! – Волков закатил глаза. – Еще и девицы, будто чародеев не довольно. Кто потом? Гнумы? Неклюды?» Но статейку прочел. «Во исполнение императорских указов… выпускница вольских сыскных курсов…»

Григорий Ильич ощутил холодок под кожей черепа. «…коллежский асессор барышня П…вишенка на лакомстве драгоценным читателям, барышня чародейскими силами не обладает… благодаря прочим своим талантам, нам пока неведомым…»

Он вытряхнул из папки все газетки. Разложил их по датам, отложил в сторону те, что вышли до серпеня, методично просмотрел. «Чижик-пыжик» о чародейском приказе писал много и со вкусом.

«Дело паука-убийцы», злодей обнаружен в присутствии, ниточки протянулись к самым верхам столичного управления, великолепная работа начальника, повышение в чине всем сыскарям, кроме известного широко, но в узких кругах, любвеобильного господина М. Господина же З. отныне положено будет именовать «ваше высокородие».

Дальше.

«Разорение притона на Костоломной улице. Надворная советница П. останавливает разбойника револьверным выстрелом в ногу и производит арестование.» «Новости чародейского приказа. Драгоценные читатели помнят еще историю обручения князя К. с барышнею А…»

Не то. Последняя газетка была от конца сеченя.

«Известную чиновницу П. наблюдали выходящей из меблированных комнат на Мясниковой улице. Драгоценный наш читатель скажет: «И что такого? Мало ли где означенная барышня по служебной надобности бывает?» А мы ответим ему, что вослед чиновнице П. меблированные комнаты покинул… нет, этого тишайшего имени, мы никак указать не можем. Но, ежели, в ближайшее время наша проказница сменит чародейский приказ на тайный, драгоценный читатель сам обо всем догадается».

Григорий Ильич сложил стопку, спрятал в папку,тщательно завязал золоченный шнур. Лицо его по обыкновению не выражало ничего.

Чиновная барышня, сыскарь, суфражистка, интриганка. Пазл сложился полностью и лаково блестел перед мысленным взором Волкова. Допросы, расследование, рукопашный бой, бесстрашие перед навским артефактом, профессиональный вокабуляр.

Он поднялся, проигнорировав попытки библиотекаря подольститься, вышел на улицу.

Чародейский сыск осмелился на чужой территории свои делишки обстряпывать. На его, Волкова, территории. Да еще, будто глумясь, девку для этого отрядил. Девку. Даже не чародейку!

Нет, девка конечно хороша. Иначе таких высот не достигла бы. Чем и кому ей для этого поступаться пришлось, особо не важно. Каждый отдает то, что имеет, цель оправдывает средства. Она цели достигла. Браво!

Григорий Ильич хищно улыбнулся. Соблазнение барышни Попович становилось делом чести.

Ведь она и его морочить вздумала чертовка. И кто же из газетной буквицы наш ненаглядный Семушка? З., М. или К.?

Так уж сложилось,что неназванное «тишайшее имя» Волков знал, канцлер тайного приказа Юлий Францевич Брют. Хорошо, что Евангелина Ρомановна в своей страсти не Юлика звала. Переходить дорогу своему покровителю Грине совсем не хотелось.

Бальное платье для барышни вещь первой необходимости, а сыcкарю – тоже иногда не последней. Но пакуй я багаж сама, бального наряда прихватить бы не догадалась. Счастье, что собирал меня в дорогу Эльдар, и что он попросту переместил в сундук все содержимое гардероба. Выглядеть нынче ослепительно мне не требовалось, лишь прилично, чтоб, не дай боже, никого из местных барышень не затмить, но и внимания лишнего затрапезностью не привлечь. Поэтому облачилась я к вечеру в серый с серебром нарядец, дополнила ансамбль белыми чулками (так отчего-то положено), белыми же перчатками до локтей и атласными туфельками на низком каблуке.