Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– …что же Анна Гавриловна, - говорил Волков соседке.
– Не ко времени занедужила, - отвечала та, - ещё в дороге на мигрень жаловалась, и вот… Маменьку ее болезнь немало тревожит.
Я медленно вела взглядом по сидящим за столами персонам.
– Полюбовницу новую привез, актерку. Там же где и прочие в скорости окажетcя, под фонарем или в овраге…
– Три тысячи ассигнациями на cтол бросил и поджег…
– …пенька торговаться, а лошадиный рынок у Крыжи огородили, после полудня…
– Столичная штучка, представляет из себя всякое, а у самой из драгоценностей только колечко обручальное.
– Так перстенек не простой, вгзййие гербовый. Видно не за деньгами эта Ева охотится, а за…
– …заперли, чтоб Волков на младшенькую не клюнул…
– Да не на что там больше клевать, от Анютки-красотки ничего не осталось, на каких таких водах ее…
– … цена арлейского двухлетка…
Я вернула взгляд к девицам-сплетницам. Две барышни беседовали украдкой и, видимо, вполголоса.
– …папенька велел, - говорила сдобная блондинка с мелко завитыми локонами, - с визитом отправиться наутро, ну я пошла, подруженька как никак. Ну сели в гостиной,то, се, я давай расспрашивать, как оно там в заграницах, она отвечает будто через силу, расплывчато так, что-де везде люди-человеки и дома-жилища. Ни обновок никаких не показывает, собачку даже не ласкает. Ах, что за прелесть. Болонка мальтезе, шерстка белоснежная, носик черный, а уж егоза. Маркиза кличка, непременно и себе попрошу у папеньки мальтезе на именины.
Барышень я запомнила, но разговор дальше смотреть не стала.
–… Фараония и скажи, - господин шевелил кавалерийскими усами, – сто тысяч такое стоит.
– А барин? – У его собеседника на губу налипла крошка, он ее слизнул. - Заплатил?
– Ну, раз у нас нынче новый пристав, сам и рассуди.
– Однако.
– И шито-крыто все, кто может…
– Страшилу-то замуж пристроят, – карминно мерцали губы Мишкиной, - ежели барин что решил, по его будет.
– А рыженькую куда? – Юный ее спутник бросил мне страстный взгляд, пришлось улыбнуться. – Себе заберешь?
– Ты, Γерочка, аппетиты поубавь. Рыжая в столицы свои вернется несолоно нахлебавшись, хотя, ежели у нее родни нет…
Противно мне не стало, ну то есть, противнее, чем было до этого. Публика эта и без того хороших чувств не вызывала.
– Евушка, – обратился хозяин, дошедший до того состояния опьянения, когда женщин начинаешь замечать, – что ж ты не кушаешь совсем?
– Мигрень у меня, Гаврила Степанович, - изобразив томное прикосновение к челу, я сняла «жужу»,толку от нее было немного, - слабый пол очень мигреням подвержен.
– Шипучки выпей шампанской, авось полегчает.
Послушно пригубив, я широко улыбнулась:
– Да вы чародей!
Бобруйский утвердительно икнул.
– И на женщин волшебное впечатление производите, - добавила я сахарку, - такого, что ни деньгами ни властью не достичь.
– На тебя тоже?
– А то, - отодвинув колени подальше от соседа, я исторгла томный вздох.
– Ну так, может, – купец подмигнул и махнул рукой к двери, - картины тебе свои прямо сейчас покажу?
– К прискорбию, останутся они неосмотренными, я, Гаврила Степанович – девушка приличная, а вы вообще человек женатый. Так что страсть свою я вынуждена сдерживать.
– Экая цаца! Сережка говорил, непростая ты штучка, Евангелина Романовна, репортерка столичная.
– Господин Чиков? Лестная аттестация,и точная. Интервью для издания дадите?
– Чтоб мое имя старинное купеческое в листке трепали?
– Не трепали, а упоминали с достоинством. Чтоб в Мокошь-граде узнали, что в Крыжовене такой замечательный купец проживает.
Лесть цели достигла, хозяин пустился в хвастовство. Про древность своего имени позабыл, зато поведал, как самому в жизни пришлось пробиваться, как из калачевского приказчика, то есть, управляющего, сам барином стал.
Время монолога я употребила с пользой, припрятав «жужу» за поясом.
– А супруга ваша, - глянула я через плечо собеседника, - того самого Калачева внучка? Мецената и филантропа?
Внучка филантропа как раз скребла по тарелке ножом и бесшумно хихикала.
– Нинелька-то? Ага. Старик на коленях передо мной стоял, чтоб я ее замуж взял, позор…
Он запнулся и, махнув стопку водки, занюхал ее рукавом фрака.
– Понятно, - улыбнулась я скабрезно.
– Что тебе понятно?
– Что, кроме деловой хватки и ума, господин Бобруйский обладает также истинно рыцарским благородством.
– Так у себя и напиши.
– Всенепременно. А плод вашей юной страсти, Мария Γавриловна, отчего не на празднике?
– Хворает она, в матушку здоровьем уродилась, - барин показал большим пальцем себе за спину, - нервические припадки у обеих происходят.
– Так вы от припадков их на водах лечить пытались?
В мутном взгляде купчины мелькнули хитрые искорки:
– Хочешь, газету тебе куплю?
– У мальчишки за пятачок?
– Чего? - он расхохотался. – Экая ты, Ева, забавница! Нет, у этого, как его… не важно. Целую газету, чтоб сама там хозяйничала. Нравишься ты мне, рыжая. Как увидал, сразу понравилась, ещё в поезде, да нет, даже раньше, когда ты на перроне с чиновными господами щебетала. А господа-то известные, портретами в газетах пропечатанные…
И Бобруйcкий подвесил многозначительную паузу. Сглотнув горькую слюну, я холодно улыбнулась:
– Вас забавляет этот фарс?
В лице купца не читалось и следа опьянения, сейчас рядом со мной сидел готовый вгрызаться в соперника хищник.
– Фарс? – переспросил он дурашливо.
Мысли в голове щелкали как костяшки домино. Я анализировала свой вокзальный разговор с канцлером Брютом, то, как это смотрелось со стороны, кто где стоял. Есть!
– Разумеется, фарc, - серьезно ответила я. - И вы, Гаврила Степанович, в нем главную роль исполняете, притворяетесь перед всеми эдаким посконным купчиною, водку напоказ хлещете, самодурствуете для публики.
В глазах собеседника мелькнула растерянность. Он явно ждал моих оправданий.
– А вы ведь вовсе не такой, - погладила я рукав фрака. - Вы ведь умный, иначе положения своего нынешнего не достигли.
Бобруйский смотрел на мою руку. Я жалобно попросила:
– Γрегори ничего не рассказывайте, умоляю.
– Про канцлера?