один из инспекторов ОУР. – Я бы ему, шутнику, собственноручно здоровье поправил.

В четверг Вьюгин был на ковре у генерала. Начальник областного УВД, заслушав его доклад, спросил:

– Где могла произойти утечка информации?

Вьюгин тяжело вздохнул:

– В РОВД об операции «Игра» знали четверо: я, Клементьев, инспекторы ОУР Матвеев и Лаптев. Инспектор Лаптев предупредить Хозяина не мог: он не знал, кто скрывается под этой кличкой и как с ним можно связаться.

– Сергей Сергеевич, вы на что намекаете? – тоном, не предвещающим ничего хорошего, спросил генерал. – У нас о сущности операции и ее фигурантах знали также четыре человека, включая меня. Вы, часом, никого из руководства УВД области не подозреваете?

Областное УВД Вьюгин покинул с приказом о наказании в кармане. Ему начальник УВД объявил строгий выговор, Клементьеву и Матвееву – по выговору. Меня, как молодого специалиста, наказывать в первый год работы было нельзя, а так бы я тоже огреб ни за что ни про что.

21

Помощники Хозяина после задержания заняли твердую позицию: «Ничего не знаем! В карточных играх не участвовали. Ваши обвинения в противозаконной деятельности – выдумки, враки. План гоните по раскрытию преступлений, да не на тех напали!»

– Что вы делали в доме номер 3 по улице Пролетарская? – упорствовали оперативники.

– Зашли погреться, – не сговариваясь, отвечали помощники. – Если у хозяев дома есть к нам претензии, то пускай они письменно их предъявят. Если претензий нет, то валите вы со своими домыслами куда подальше!

Предъявить парням было действительно нечего. Клементьев распорядился отправить их на пятнадцать суток в ИВС за мелкое хулиганство.

В четверг, пока Вьюгин краснел у генерала, я изложил Геннадию Александровичу план по дальнейшей работе с задержанными.

– Помощники Хозяина отношения к преступному миру не имеют. Один из них работает слесарем на автобазе, другой – в комбинате бытового обслуживания. Оба бывшие спортсмены. Положительно характеризуются по месту работы и жительства. Сейчас их позиция безупречна, обвинить их в противозаконной деятельности нельзя, но если нельзя что-то сделать напрямую, то можно зайти с черного хода.

– Ты у кого научился так витиевато говорить? – нахмурился Клементьев. В последние дни он пребывал в дурном расположении духа. – Выкладывай, что надумал.

– Я прекрасно помню ваш наказ не лезть больше в дело по убийству Пуантье, но я ничего не могу поделать – оно само прет наружу из всех щелей. Пуантье был картежником, азартным человеком. Деньги у него водились, к женскому полу конголезец был очень даже неравнодушен. Если до него дошли сведения об игре в «девяточку», то он наверняка захотел бы принять в ней участие, и ему бы не отказали. У нас не Алабама 1950-х годов, против участия чернокожего в игре никто бы не возражал. Наоборот, в этом необычном состязании была бы своя экзотика, своя неповторимая изюминка. Обыграть иностранного картежника – это ли не истинное удовольствие для любого отечественного игрока?

– Предположим, что ты прав: Пуантье действительно принимал участие в игре. С практической точки зрения что это нам дает?

– Мы обвиним помощников Хозяина в пособничестве иностранной разведке. Шпионом, завербовавшим их, будет Пуантье. Откуда им знать, что Жан-Пьер не имел отношения к западным спецслужбам?

Клементьев на ходу уловил полет мысли, оценил со всех сторон перспективы дальнейшего расследования и пришел к выводу, что новая оперативная комбинация не грозит очередным провалом, так как все худшее уже произошло. В случае же успеха полученные от помощников Хозяина сведения могли бы частично реабилитировать руководство РОВД. Вовремя пустить пыль в глаза вышестоящему начальству – один из столпов успешной работы милиции.

– В этом что-то есть, – изображая задумчивость, сказал он.

Клементьев не мог с ходу принять мое предложение. Ему нужно было выждать время и преподнести мою идею как свою, основанную на большом практическом опыте и тесном взаимодействии с уголовным розыском Центрального РОВД. Я, по определению, не мог выступать инициатором нового поворота в расследовании. Новичок, как известно, не может быть генератором здравых идей. Блеснуть оперативным искусством, обратить поражение в победу – удел матерых сыщиков, а не вчерашнего курсанта школы милиции.

– Расскажи-ка поподробнее о Пуантье, – попросил Клементьев. – Я хочу понять, как выстроить новый допрос помощников Хозяина: с чего начать и на чем припереть к стенке этих «добропорядочных» граждан.

Я рассказал Геннадию Александровичу не только то, что узнал о Пуантье, но и об обстановке в Африке, о противостоянии правительственного режима Анголы и УНИТА.

– Даю гарантию, что простые советские парни войной в Анголе не интересуются. Если они что-то и слышали о Жонасе Савимби, то должны считать его ставленником США, находящимся на содержании ЦРУ. Ничего другого в наших газетах о Савимби не пишут.

– Я подумаю, – уклончиво закончил беседу Клементьев.

«Клюнул! – внутренне возликовал я. – Завтра мы двинемся в тернистый путь, который приведет к человеку, провалившему операцию по разоблачению Хозяина. И как знать, быть может, что-то проклюнется и в деле об убийстве Пуантье».

Допрос помощников Хозяина начали в пятницу после обеда. Первым допрашивали парня, работавшего слесарем. Допрос вели Клементьев и Матвеев. Меня к работе с задержанным допускать не хотели.

– Ты на себя в зеркало посмотри! – с издевкой сказал Матвеев. – Какой из тебя оперативник? Ты на пионера похож, а не на офицера милиции.

– Слава богу, что не на колхозника! – парировал я. – Только вы без меня поплывете, если парень хоть немного разбирается в ангольских делах. Я-то уже не первую неделю в теме. Могу даже спросонья ответить, чем отличается МПЛА[6] от УНИТА.

Клементьев счел мои доводы разумными и разрешил присутствовать при допросе в качестве стенографиста.

– Делай вид, что записываешь показания, – распорядился он. – В допрос не лезь, вопросов задержанному не задавай.

Слесарь с пролетарской фамилией Кувалдин вошел в кабинет Клементьева в приподнятом настроении. Бояться ему было нечего. Допрос начался с вопросов о карточной игре. Кувалдин, посмеиваясь, все отрицал.

– Ну что же, от дел мелких и незначительных перейдем к главному, – устало вздохнув, сказал Клементьев. – Предлагаю добровольно рассказать о своем участии в антигосударственной деятельности.

– Совсем кукушка съехала? – засмеялся Кувалдин. – Вы меня еще в убийстве Кеннеди обвините.

– Узнаешь своего дружка? – перешел на жесткий тон Геннадий Александрович.

Кувалдин взял фотографию Пуантье, поморщился:

– Кто такой? Певец какой-то? Негры все на одно лицо.

– Этот человек въехал в нашу страну по поддельным документам на имя Жан-Пьера Пуантье, но мы выяснили, что он является кадровым офицером УНИТА, работающим под кличкой «Долговязый».

Ухмылка на лице Кувалдина сменилась недоумением. Он еще не понял, в какую историю влип, но уже начал сомневаться в благополучном исходе дела.

«В яблочко, прямо по центру! – возликовал я. – Если бы Кувалдин никогда не видел Пуантье, он бы не смутился, а продолжал куражиться. 2 + 2 = 4. Если Кувалдин встречался с Пуантье, а Жан-Пьер был шпионом, то конголезец вполне мог завербовать его. Это элементарная логика, для постижения которой высшего образования не требуется».

– Что же ты замолчал? – угрожающе спросил Клементьев. – В первый раз об УНИТА слышишь? Их вожак Савимби кровью половину Африки залил, а ты о нем ни ухом ни рылом?

– Ничего не понимаю, – изумился задержанный. – Какой еще Савимби?

Клементьев с размаху грохнул кулаком по столу.

– Ты мне дурака не валяй! – взревел Геннадий Александрович. – Савимби – личный друг директора ЦРУ Уильяма Кейси. Его президент Рейган в Белом доме принимал, а ты о нем в первый раз слышишь? Колись, сволочь, на чем тебя Долговязый завербовал и какие задания ты от него получил?

Тут Кувалдин испугался по-настоящему.

– Вы меня с кем-то путаете, – растерянно пробормотал