веселье вдали от начальства. Похоже, им предстояла веселенькая ночь.

«Почему я хочу довести дело до конца? – спросил я себя. – Пуантье был законченным мерзавцем, сволочью. Друзей в общежитии техникума не имел и не стремился иметь. Ему нравилось быть одиночкой, презирающим окружающих. За время учебы конголезец нажил много недоброжелателей и даже врагов, но все до поры до времени было тихо, пока не произошли некие события, закончившиеся трупом в кабинете машин и оборудования. В чем была суть этих событий? Кто в них участвовал? Кто решился на убийство? Самый реальный кандидат – Марина Грачева. Она больше остальных была заинтересована в ликвидации Пуантье. Грачева могла собственноручно прикончить наглого картежника, а могла выступить инициатором и организатором его убийства. Путь к Грачевой лежит через Носенко и Шутову. Носенко я поколю, а вот Иру Шутову мне трогать жалко. Слишком она безобидная и потерянная, инертная, как амеба, впадающая в анабиоз».

За окном водитель хлебовозки посигналил, требуя открыть ворота. Я от неожиданности вздрогнул, затушил сигарету и продолжил размышления:

«В сентябре у Пуантье появился «электрический хлыст». Судя по всему, он привез его с летних каникул и намеревался использовать в случае конфликта с картежниками или помощниками Мелкумяна. Перед тем как пустить «хлыст» в дело, Пуантье был обязан проверить работоспособность прибора. Где это сделать? Во Франции? В Москву Пуантье летел через Париж, там, наверное, он и купил «хлыст». Проверять его на парижских бомжах было опасно. Франция – не СССР. У нас конголезец гость, иностранец, представитель дружественной страны, а во Франции он – никто, выходец из бывшей колонии. Такого за совершение правонарушения не грех и посадить в тюрьму на отдаленном острове.

На месте Пуантье во Франции я бы прибор в дело не пускал, не рисковал понапрасну. Где у нас в Сибири проверить «электрический хлыст»? Пойти на свалку, испробовать на бродячей собаке? Был бы Жан-Пьер не чернокожим, а европейцем или даже азиатом, он бы так и поступил, и никто бы на него не обратил внимания, кроме местных бомжей. Почти двухметровый негр, никем не замеченный, разгуливать по свалке не может – все сборщики вторсырья сбегутся на него посмотреть. Что остается? Испытать прибор на том, кто не побежит жаловаться. Не стал Носенко заявлять о его домогательствах, почему бы на нем работоспособность «электрического хлыста» не проверить? Станет возмущаться – можно заткнуть рот денежной подачкой или застращать разоблачением их состоявшейся или мнимой связи».

В дверь наконец-то постучали. Вошли протрезвевший Полысаев и перепуганный Носенко.

– Леня, оставь нас одних! – приказал я. – А ты, дружок, садись. Поговорим.

23

Паша Носенко был парнем с неказистой фигурой. У него были узкие плечи, худые руки, не по-мужски широкие бедра. Еще больше не повезло Паше с лицом. Волосы выглядели неухоженными, с тусклым сальным блеском. Кожа на лбу была угреватой, зреющий прыщ украшал подбородок. Я попытался представить его с длинной прической. Был он похож на первом курсе на девушку или нет? Если похож, то только со спины или в полумраке.

Перед встречей с ним я продумал несколько вариантов начала разговора, надеясь в первые же минуты сломить его волю и заставить говорить правду, но внешний вид парня подсказал, что лобовой натиск не пройдет. Запугивать его уголовной статьей за мужеложство смысла не было. Ему и так досталось от матери-природы, так что любое словесное или физическое насилие вызовет обратный эффект – он замкнется в себе и будет молчать, как партизан на допросе.

– Ты успел поужинать? – по-дружески спросил я. – Впрочем, не важно! С одной рюмки на голодный желудок не развезет. Выпей за предстоящую службу нашего друга Тимохи. Сам он не может присутствовать, так что придется мне тебя угощать.

Я налил в стакан примерно граммов сто водки, пододвинул к гостю.

– С закуской – не очень! Извини, не успел подготовиться, но кое-что есть. Вот, сдобная булочка за четыре копейки. Она, правда, позавчерашняя, зачерствела, но на закуску пойдет.

Ничего не понимающий парень выпил водку маленькими глоточками, откусил кусок булочки и стал с хрустом жевать.

– Никогда так не делай! – предупредил я. – Сухарь или черствую булочку нельзя жевать. Нужно откусить небольшой кусочек и держать его во рту, пока хлеб не станет мягким. Если ты будешь грызть сухарь, то испортишь эмаль на зубах и повредишь десны. Глотать сухие хлебные крошки тоже не рекомендуется – можно поранить пищевод. Во время войны новобранцев в первую очередь учили не стрелять и ходить строем, а элементарным вещам: как правильно намотать портянки, как грызть сухари.

Я налил в кружку воды, дал гостю запить.

– Веронику Гулянову помнишь? Конечно, помнишь. Скажи, за что ее выгнали из техникума? Подожди, не отвечай! Давай я скажу: ее заставили перейти на заочное отделение и выселиться из общежития ни за что! Только за то, что по общежитию пошел слушок, якобы у нее тесные отношения с африканским студентом и она подумывает выйти за него замуж. Вероника – совершеннолетняя, физически хорошо сложенная женщина. Из нее получится отличная жена и заботливая мать, так почему же ей не дали выйти замуж за любимого мужчину? Ну и что с того, что он чернокожий? Он что, не человек, если в Африке родился? Виной всему предрассудки и политика! Мне неохота вдаваться в отношения между иностранцами и учащимися техникума, но одно хочу подчеркнуть: Вероника – женщина, а ты – мужчина. Если Гуляновой директор техникума не оставила выбора, то с тобой она даже разговаривать не будет, и ты вылетишь на улицу, как пробка из бутылки шампанского в новогоднюю ночь.

Он хотел что-то сказать, но я остановил его:

– Не спеши! Ты же не знаешь, что меня интересует.

– Знаю, – осмелевшим после водки голосом возразил он. – Пуантье.

Этот откровенный выпад должен был сбить меня с толку, увести разговор в другое русло. Не тут-то было!

– Ты гроб с колесиками в мужском туалете нарисовал? – с вызовом спросил я. – Ты, конечно. Больше некому. Ты знаешь о Пуантье то, чего не знают другие. Между вами сложились интересные отношения – этакий апартеид наоборот. Чернокожий студент посылает тебя за сигаретами, дает денег на карманные расходы. С чего бы такая дружба завязалась, не подскажешь?

– Вы меня подозреваете в…

– Нет, нет, нет! – перебил я гостя. – Ты не похож на гомосексуалиста, и ваши отношения с Пуантье не выглядели как отношения любовников. Тем более что такая сволочь, как Жан-Пьер, наверняка бы проболтался, что у него есть ручной паренек, готовый на все.

– Про наших девчонок он же молчал, – смелея с каждой минутой, возразил Носенко. – Он в карты какую-то обалденную девушку выиграл и даже мне не сказал, кто она такая. Я по разговору понял, что она училась в нашем техникуме, но на каком курсе или как ее зовут, Жан-Пьер молчал.

– Вот мы и подошли к началу делового разговора. Оставим хвастовство Пуантье на его совести. Я знаю, что он о себе рассказывал. Мне неинтересны сказки о войне в Анголе. Меня интересуют только ваши взаимоотношения. Если ты знал об игре в карты, то был посвящен в его тайную жизнь. С чего начнем? С физрука? Он сказал, что если ты не станешь выглядеть как мужчина, то тебя ждут неприятности. В отношении Пуантье физрук ошибался. По наблюдениям моих друзей, к этому моменту между тобой и Пуантье сложились отношения без намека на порочную связь. Что между вами произошло? Не стесняйся, рассказывай! Я не собираюсь ломать тебе жизнь. Что между вами было?

– В позапрошлом году, осенью, он зашел ко мне в комнату, когда никого не было. От Пуантье пахло спиртным, он был возбужден, взведен, как пружина, но не пьян. Я хотел выскочить из комнаты, но он поймал меня и стал обнимать, сделал губы трубочкой для поцелуя. Сопротивляться было бесполезно, но я не собирался сдаваться и ждать, что будет дальше. На секунду я вырвался из его объятий и сказал, что если он со мной что-то сделает, то я покончу жизнь самоубийством: повешусь или вены перережу. Пуантье мгновенно протрезвел или, вернее сказать, успокоился и говорит: «Ты что подумал? Это же шутка!» Я не стал его слушать, выбежал из комнаты и ушел на другой этаж.

Через день он подошел