Пристальное внимание общества часто влияет на науку, а заодно и на тех из нас, чья карьера связана с популярными исследованиями. В период, начиная от нашего первого сканирования Кейт в 1997 году, когда у меня вообще не было финансирования для поддержки такого рода исследований, до 2010 года, когда все узнали об истории с Джоном, поток денег от грантов и институциональной поддержки значительно вырос. Фонд Джеймса Макдоннелла в Соединенных Штатах выделил Нико Шиффу, Стивену Лаурейсу и мне 3,8 миллиона долларов для разработки совместной программы исследований. Наша группа в Европе, в которую входил и Стивен, получила грант на сумму почти 4 миллиона евро (4,5 миллиона долларов) для разработки компьютерных интерфейсов (мозг-компьютер) для пациентов, не реагирующих на внешние раздражители. К тому же Совет медицинских исследований выделил мне дополнительно 750 000 фунтов стерлингов (один миллион долларов) для расширения исследовательской базы на фМРТ-сканерах пациентов в вегетативном состоянии. Кроме того, в отделе я получал большую часть финансирования на изучение расстройств сознания – на этой теме и была сосредоточена большая часть моей исследовательской программы. Денег на научные исследования выделяли достаточно.

Тут на горизонте снова замаячила Канада. Ко мне обратился Мэл Гудейл, когнитивный нейробиолог из Университета Западного Онтарио в Канаде, известный своей работой по визуальному восприятию и регуляции моторики. Он рассказал о новой программе, недавно инициированной канадским правительством для привлечения иностранных «талантов». Кандидатам, успешно прошедшим отбор, обещали выделить десять миллионов долларов США по линии канадской программы «Исследовательские кафедры передового опыта» (CERC) в дополнение к средствам от принимающего учреждения.

Я воспользовался возможностью пересечь Атлантику и начать все с нуля и основал лабораторию под названием «Серая зона II» во всемирно известном Институте мозга и интеллекта. Так у меня появилась новая лаборатория с прекрасным оборудованием, щедрым финансированием и совершенно новыми возможностями.

* * *

Вскоре после того, как я переехал в Канаду, мне позвонил бывший коллега, доктор Кристиан Шварцбауэр, который работал в то время в городе Абердин, в Шотландии.

– Мы использовали ваши методы фМРТ для сканирования пациентов в вегетативном состоянии у нас, в Шотландии, – сказал он, – и недавно мы исследовали вашу старинную знакомую.

Я сразу понял, что речь о Морин. Ее родители попросили Кристиана отыскать меня и выяснить, не соглашусь ли я взглянуть на снимки мозга Морин и высказать свое мнение. Кристиан тоже хотел узнать, что я думаю.

Это самое меньшее, что я мог сделать. Однако, получив снимки, я вдруг почувствовал, что мне не по себе. Я закрыл дверь в кабинет. Мне требовалось побыть одному. Вглядываясь в снимки мозга Морин, я будто смотрел в прошлое. Немыслимое ощущение… я слышал отголоски чувств, которые похоронил много лет назад. Я видел изображение мозга женщины, с которой мы когда-то были очень близки. И в те секунды я почувствовал, что раздражение, сопровождавшее мои воспоминания о последних месяцах с Морин, пропало. Я всматривался в снимки мозга Морин в поисках чего-то знакомого. Я искал не женщину, которая оставила меня несчастным и запутавшимся, а девушку, которую когда-то любил.

Кристиан попросил Морин вообразить игру в теннис, а затем представить прогулку по комнатам ее дома. Что же я сделаю, если в результате сканирования мы получим положительный ответ? Отодвинув этот вопрос как можно дальше, я снова взглянул на экран. Передо мной зияла темнота. Пустота. От Морин, которую я когда-то знал, не осталось ничего. Ноль. Как всегда, неуловимая, недоступная – она по-прежнему была для меня загадкой.

Двадцатого декабря 1999 года молодой человек отъехал на легковой машине от дома своего деда в городке Сарния, в провинции Онтарио. На пассажирском месте рядом с ним сидела его подруга. Скотт изучал физику в университете Ватерлоо, ему прочили успешную карьеру в области робототехники. Однако на перекрестке, всего в нескольких кварталах от дома его деда, полицейский автомобиль, спешивший на место преступления, врезался в машину Скотта, на полной скорости ударив в дверь, за которой сидел водитель. Полицейского и подругу Скотта отвезли в больницу с незначительными травмами. Скотту не повезло, он пострадал гораздо сильнее. Юношу направили в больницу Сарнии, и в течение нескольких часов его оценка по шкале комы Глазго – неврологической шкале, которая используется во всем мире для измерения сознательного состояния человека – стремительно упала. По этой шкале оценивают три показателя осознанности: глаза (от «не открывает глаза» до «открывает глаза спонтанно»), речевые характеристики и двигательные реакции. Самый низкий показатель – 3, что означает: «не открывает глаза», «не издает звуков» и «не двигается». Самый высокий балл – 15 – подтверждает, что пациент полностью в сознании, нормально общается и выполняет полученные команды. Скотту поставили 4, он находился в шаге от полного беспамятства. Несмотря на отсутствие внешних признаков повреждения головы или лица, его мозг был сильно травмирован. В результате удара полицейской машины по автомобилю Скотта мозг юноши неоднократно врезался изнутри в черепную коробку, что привело к тяжелой травме и сплющиванию тканей. Скотт был в очень плохом состоянии.

Спустя двенадцать лет, когда я приехал в Лондон, Онтарио, мне рассказали о Скотте. Я связался с Биллом Пэйном, врачом, работавшим в больнице «Парквуд», где ухаживали за инвалидами и тяжелобольными, и поинтересовался, не предложит ли он кандидатуры пациентов для нашего исследования. Основанная в 1894 году как «Дом для неизлечимых имени королевы Виктории», больница «Парквуд» до наших дней осталась домом для многих «неизлечимых» на самом деле, а не только по названию. Имя Скотта в списке доктора Пэйна стояло первым.

– Интересный парень, – сообщил Билл. – Его родные уверены, что он все понимает, однако мы не заметили никаких признаков сознания, хотя наблюдаем за ним уже много лет!

Я взглянул на Скотта. На вид он ничем не отличался от пациентов в вегетативном состоянии. Я решил узнать мнение признанного эксперта в этой области и обратился к Брайану Янгу, одному из лучших неврологов в Онтарио. Янг, очень приятный в общении, опытный специалист предпенсионного возраста, посвятил много лет изучению пациентов в коматозном и вегетативном состояниях.

– Что вы скажете о Скотте? – спросил я.

– Очень интересный случай, – ответил Янг.

Где-то я уже слышал подобное.

– Его родственники убеждены, что он все слышит и понимает, но врачи этого не подтверждают, – поделился я тем, что знал о Скотте.

Брайан регулярно наблюдал Скотта все двенадцать лет. Обследовал его с особым вниманием. За годы работы в неврологии Брайан накопил огромный опыт в диагностике пациентов. Если Янг утверждал, что Скотт в вегетативном состоянии, значит, скорее всего, так и было. Я поделился с Брайаном планами просканировать Скотта в фМРТ, и невролог ответил, что полностью меня поддерживает.