Бахметьеву же все происходящее не нравилось категорически. Не нравилось настолько, что он почувствовал свинцовый привкус во рту. Тереза Капущак была клиенткой Вайнрух, она появилась на приеме у раскрученного психоаналитика… Кстати, как она появилась на приеме?

Сарафанное радио.

Сарафанное радио и соцсети, об этом говорила сама Яна.

Ромашкина, угнездившаяся вместе с ней на крыше джипа, меньше всего походила на клиентку. Скорее на близкую подругу, с которой отправляются в самые отвязные трипы по самым экзотическим странам; делят один номер в гостинице, накачиваются крепким алкоголем, курят траву и снимают друг друга на телефон нон-стопом. Чтобы на следующий день, насмеявшись вдоволь, весь этот видеокомпромат удалить.

Впрочем, сблизиться две одинокие отважные девушки могут и во время путешествия. Изначальный расклад (были шапочно знакомы или не знакомы вовсе) не так уж важен. Прекрасно провели время вместе? О’кей! А дальше-то что? Традиционный обмен телефонами и электронными адресами, призыв добавиться в друзья на Фейсбуке, ВКонтакте или где-нибудь еще. Бахметьев не поленился прошерстить весь список френдов Яны Вайнрух, но Ромашкиной в нем места не нашлось. Впрочем, есть ли смысл вглядываться в тысячи имен и фамилий до черных точек в глазах, когда можно позвонить г-же Вайнрух и все узнать из первых рук?..

Телефон Яны оказался вне зоны доступа, и Бахметьев поначалу не слишком обеспокоился, связав молчание в эфире с последним постом. Она вполне могла отправиться куда-нибудь, и ее самолет прямо сейчас находится в воздухе, почему нет? А что — прямо сейчас — делает Женя Бахметьев?

Набирает мустаевский номер.

С ним все оказалось в порядке, и уже через несколько секунд Бахметьев услышал голос Анны:

— Слушаю.

— Бахметьев. Приветствую.

— Угу.

— Вопрос.

— Валяйте.

После неудачного захода с «Записками у изголовья» Бахметьев, сам того не подозревая, выработал в общении с Мустаевой телеграфный стиль. Он обязательно понравился бы склонным к минимализму японцам и, судя по всему, нравился самой Анне. Слишком устававшей от бесконечных словесных баталий с Ковешниковым: таких многослойных и избыточных, что они местами напоминали живописные полотна в жанре барокко. Или даже рококо. Подобная ассоциация никогда бы не пришла в бахметьевскую голову самостоятельно, если бы Ковешников как-то не спросил у Мустаевой:

— А как вы думаете, Анн Дмитьнааа, что круче — барокко или рококо?

— Социалистический реализм, — ответила та, и глазом не моргнув.

— Ну да, так я и думал, — дернул кадыком Ковешников и, неизвестно зачем, добавил: — Кококо.

Имитация куриного кудахтанья получилась у Ковешникова довольно выразительной, и Мустаева насторожилась.

— Это вы мне?

— Это я просто так сказал. Не стоит принимать на свой счет. Но если вы настаиваете…

Мустаева (даром что психолог) с легкостью поддалась на провокацию, и искусствоведческий диалог мгновенно переместился в плоскость бессмысленной и беспощадной бойни. Клочки по закоулочкам — обычный мустаевско-ковешниковский формат.

Надо бы уже открыть продажу билетов на эти цирковые представления.

— …Вопрос.

— Валяйте.

— По поводу переписки Ольги Ромашкиной в соцсетях и по электронной почте. Интересует один контакт.

— Имя?

Как долго длится пауза, если речь идет о японском минимализме? Какое занимает расстояние? Как между лунами, третьей и седьмой? Или лучше сместиться к одиннадцатой? Так и год пройдет, и Анна Мустаева откажется ждать на том конце провода. Не зависай, Бахметьев!

Но Бахметьев все еще медлил, уж очень ему не хотелось сдавать Яну Вайнрух, предварительно не переговорив с ней. Учитывая вновь вскрывшиеся обстоятельства, разумеется. Вот только Яна вне зоны доступа и когда проявится — неизвестно.

— Яна Вайнрух, — произнес, наконец, Бахметьев.

Ответ последовал немедленно.

— Увы.

— Это имя точно вам не встречалось?

— Встречалось, но в другом контексте, — после непродолжительного молчания ответила Мустаева. — Не связанном с Ромашкиной.

— Интересно.

— Ничего интересного. Ваша Яна Вайнрух, случайно, не имеет отношения к психоаналитике?

— Допустим.

— Кабинет на Австрийской площади, верно?

— Да.

— Мы с ней коллеги. В некотором роде. К тому же она известный сетевой персонаж.

В голосе Мустаевой послышалось легкое раздражение. Или это всего лишь показалось Бахметьеву?

— Привлекает клиентов, используя дешевые психологические трюки. А потом конвертирует это в валюту. Твердую и не очень.

Нет, не показалось.

Упоминание о Вайнрух неприятно Анн Дмитьнеее, тут и к гадалке не ходи. Обе они пасутся на одном, связанном с психологией, пастбище. Вот только наделы разные: в вайнруховском заливные луга богаче, и погода поприличнее, и жирный чернозем, и сплошное буйное разнотравье. А в мустаевском — только суглинок и красные маки.

На зеленом поле.

— Вы хорошо с ней знакомы? — на всякий случай поинтересовался Бахметьев.

— В обозримом прошлом виделись несколько раз. Не более того.

С коллегами на симпозиуме, ага. Хотя в кадр Мустаева почему-то не попала.

— Арт-сейшн в Брно?

Почему Бахметьев произнес это, он и сам не мог объяснить себе впоследствии. Словно какой-то бес толкал его под руку и тянул за язык.

— С чего вы взяли, Женя?

— Так. Пришло на ум.

— Вы, я смотрю, хорошо осведомлены о передвижениях госпожи Вайнрух. Может быть, объясните мне, в какой точке пространства она пересеклась с покойной Ромашкиной?

— Как только я выясню это до конца — сразу сообщу вам.

— А ваш шеф в курсе происходящего?

— Шеф?

— Ковешников, — уточнила Анна.

— Вообще-то он не совсем мой шеф. Он из другого ведомства. И ничего особенного пока не произошло.

— Но может?

— Может и не произойти.

— До сих пор мне казалось, что, несмотря на некоторые… разногласия… мы — команда.

— Все верно.

— Тогда открывайте карты.

Карт на руках у Бахметьева было две, и обе — не какие— нибудь шестерки, а полновесные дамы. Дама червей Тереза Капущак в роли клиентки психоаналитика. И дама пик Ольга Ромашкина в роли африканской компаньонки психоаналитика.

С какой бы пойти?

Очевидно, опер соображал слишком долго, и Анна Мустаева начала проявлять признаки нетерпения.