Надо ли говорить, что мы были заинтригованы до предела, и еще никогда дорога из Пролетарского района до моего дома не казалась мне настолько долгой.

И вот мы опять сидим в моей кухне. Уже зная, что надо делать, я достала начатую вчера бутылку коньяка и три бокала, и Сергей налил по традиции во все, и мы с Иваном, опять-таки по традиции, к своим даже не притронулись.

Мы подождали, пока Сергей выпьет, а потом он, закурив, начал рассказывать:

– Представляете, оказывается, у папы был брат по матери, Левон Погосян. Она его во втором браке родила. Когда она умерла, его отец вскоре женился, но Левон его новой жене был не нужен, вот его отец и отправил сына к своей матери. И та забаловала внука до предела. Потом она умерла, и его отец решил отправить Левона к папе – единоутробный же брат. Они нашли папу, и он сначала обрадовался, что у него хоть один родственник будет. А потом оказалось, что радовался он рано. Левон не хотел учиться или работать, тянул с папы деньги, играл в карты, пил, кутил, из-за чего ни на одной съемной квартире долго не задерживался. Пытался приставать и к продавщицам, но в «Хозтоварах» получил по морде от Кузьмича и отстал, а как было в других магазинах, Галя не знает. В начале декабря восемьдесят седьмого года папино терпение кончилось, и он отправил Левона обратно в Армению.

– Я так понимаю, что этот мерзавец вернулся? – спросила я.

– Да! Он появился в Тарасове у Галины под майские праздники две тысячи девятнадцатого года. И предложил ей на пару шантажировать папу тем, что меня ему родила не Луиза, а она. Оказывается, он как-то подслушал разговор папы с Кузьмичом и понял, что Галя беременна от папы. Он выяснил о ней все, что мог, а потом попробовал папу этим шантажировать. Тут-то папа его из города и выставил. И пригрозил, что если он еще раз появится, то живым уже не уедет. Пока Левон еще как-то держался на плаву, он и не думал возвращаться в Тарасов – боялся папы. А вот когда окончательно обнищал, решился. Галя внятно объяснила Левону, что ему лучше немедленно покинуть Тарасов навсегда. Он ушел, но на следующий день к ней пришла Лариса и заявила, что если ее мать боится «пощипать» папу, то она сделает это сама.

– Галина поняла, что Левон нашел ее дочь и все ей рассказал, – покачала головой я.

– Вот именно! Как Галя сказала, она провела с Левоном воспитательную беседу, и он уехал из Тарасова навсегда.

– Ну содержание и форму этой беседы я представляю, а вот в каком овраге его кости догнивают, даже гадать не хочу. Ясно, что не на Силикатном – где живут, там не гадят, – заметила я.

– Да что это за Силикатный такой? – удивился Иван.

– Будет интересно, попозже расскажу. Так, что там дальше было? Думаю, Лариске она тоже объяснила, что связываться с Геворкяном себе дороже? – обратилась я к Сергею, и он в ответ только тяжело вздохнул. – Ясно! Было уже поздно – крышу Ларисе снесло напрочь.

– Да! Когда Галина узнала об убийстве папы, особенно о том, что его застрелили из пистолета ее бывшего мужа, никаких сомнений в том, что это сделала Лариса, у нее не осталось – она же знала, что Самойлов учил дочь стрелять из пистолета. Да и сама Лариса это не отрицала. Она заявила матери, что теперь, когда нет папы, она заставит меня с ней поделиться, будет жить в центре города, отожмет у меня несколько предприятий и будет прожигать жизнь.

– Мать всегда остается матерью, как ни избито это звучит, – с горечью сказала я. – Как ни презирала Галина свою дочь, но сдать ее в полицию она не могла. Тем более что в этом случае стало бы известно, кто ваша настоящая мать.

– Да, – кивнул Сергей. – Единственное, что она сделала, – лишила ее денег и окончательно выдворила из района. И знаете, когда я ей рассказал, что она вытворяла в папином доме, она не удивилась. Сказала только: «Бог ей теперь судья!» – и поцеловала меня.

– Она отдала судьбу Лариски в ваши руки и благословила сделать то, что не сможет сделать сама – наказать ее, – тихо сказала я. – И давайте закроем эту тему! Что бы вы ни решили, это будет только ваше решение. Я не хочу знать, что будет с этой девкой.

– Не надо волноваться, Таня, – мы же не звери. Мы ее в полицию сдадим, – спокойно заявил Иван. – И вообще, мы уже столько всего вместе пережили, что нам давно пора перейти на «ты», а то мы все выкаем друг другу.

– Поддерживаю, – согласился Сергей. – Так, что там насчет Силикатного?

– Хорошо, расскажу вкратце, раз обещала. Этот поселок образовался вокруг силикатного завода, который в девяностые гавкнулся. А был он так называемой «химией». Объяснять надо? – Мужчины покачали головой. – В общем, народец там жил еще тот. Когда завод встал и начался беспредел, молодые уголовники перешли из категории бывших в категорию действующих и почти все полегли в разборках. А те, кто постарше, в том числе и уголовники, поняли, что надо как-то спасаться самим, раз государству они не нужны. Вот тогда-то они и взяли там власть в свои руки. Но мужики все были жизнью битые, поэтому понимали, что с нищих ничего не возьмешь, сначала нужно, чтобы у людей деньги появились. И начали они там порядок наводить, мастерские, кооперативы, огороды и так далее. А закон для всех был простой: продал на сто рублей – десять отдай в общак. Но шли эти деньги не кому-то одному, а на развитие поселка. И за тридцать лет эти трущобы превратились в очень приличное место, где есть все необходимое для нормальной жизни. Но закон остался прежним – десять процентов отдай на общие нужды. Полиция баклуши бьет и премии получает, потому что официально преступности там нет. За порядком следит Крысолов и его подручные.

– Мальчик с флейтой? – хмыкнул Сергей.

– Сейчас тебе будет не до смеха, – пообещала я. – Почему Крысолов? Потому что самым страшным преступлением на районе считается скрысятничать, то есть украсть у своего или утаить деньги от продажи чего-то. Например, у кого-то что-то украли, но потерпевший идет