камни и море, и ничего более. Резкая боль пронзила висок, и я упала на колени, зажимая голову руками. Противный звон оглушал, грудь горела от амулета, дышать становилось всё сложнее и сложнее.

Погода резко переменилась: яркое полуденное солнце скрылось за завесой чёрных туч, а на горизонте закручивался ураган, надвигавшийся всё ближе и ближе. Волны усиливались и поднимались всё выше и выше, норовя затопить округу. Едва соображая, я отползла за валун, дрожа от холода и ужаса. Неужели перестаралась и натворила шторм, самого того не понимая? Нет, не могла — слишком никчёмная, а значит, это видение. Но сколько бы себя ни щипала, ни била по щекам, становилось только хуже. Молния ударила совсем рядом, и я закричала от страха, но голос терялся в рёве природы, что стонала от урагана.

Раскатистый смех пронёсся по округе, и я осторожно выглянула из-за валуна, обомлев от ужаса. Прямо из глубины водной пучины стала подниматься женщина исполинского роста, достигающего неба, а подле неё открывались одна за другой воронки, засасывающее в себя всё, что оказывалось рядом. Синие и зелёные водоросли опоясывали тело великанши, чёрные, как смоль, волосы подобно щупальцам развевались в разные стороны, а глаза сияли молниями.

— Ран, — едва прошептала я, и она тут же обернулась, зловеще хохоча:

— Ба’р’н миркр*, — жутко взревела она на неизвестном языке. — Эр бэгга**.

Жуткое подобие улыбки исказило её лицо, не предвещая ничего хорошего: море вспенилось, ветер завыл меж скал, волны поднимались в высоту Утёса, а я неотрывно глядела на Ран, что приближалась, волоча за собой легендарную сеть. В золотых, сияющих сейдом узлах барахтались акулы, касатки и драккары, а вместе с ними и люди. Леска изорвала их одежду и искромсала лица, но они всё кричали и кричали, умоляя о помощи и захлёбываясь в морской воде.

Вдруг Ран наклонилась ко мне, протягивая ладонь, на которой лежал рунный камень с высеченным, будто кровью, знаком халагаз.

— Така ве’л вэйм***, — рассмеялась она и окатила меня волной.

Я ударилась головой об скалу и перед глазами потемнело. Миг вокруг погрузился во мрак.

* — Дитя тьмы; ** — Я ждала; *** — Добро пожаловать

Глава 8

— Астрид! Я здесь, я с тобой!

Голос Эймунда звучал будто через воду. Был ли он галлюцинацией, или я уже умерла? Реальность ускользала, оставляя только невыносимую боль. Тело будто варилось в лаве Муспельхейма, а голова пульсировала, словно готовилась взорваться. Не могла пошевелить даже пальцем, погружаясь всё больше в муки.

Образы сменяли друг друга, заставляя метаться в агонии и пытаться сбросить оковы кошмаров. Мне виделся то Эймунд, несущий меня на руках, то страшный шторм, который затопил округу: в огромном котле буйства моря и ветра гибли люди и животные под оглушительный хохот Ран. Великанша безумствовала, и природа подчинялась ей, но в тот миг, когда казалось, что мир погибнет в чудовищном водовороте, яркий свет озарил округу, и наступила пустота. Голова раскалывалась, хотелось сбросить пелену сна, но не было сил. Попытка открыть глаза отзывалась мучительной болью.

— Тише, тише, — кто-то заботливо сжал пальцы, нежно поглаживая. — Не шевелись. Я рядом.

Через дрожащие веки смутно вырисовывался силуэт Эймунда. Он крепко прижимал меня к груди, пока мимо мелькали деревья и горы. Лошадь неслась куда-то вдаль, а позади кто-то громко кричал. Тошнило, в нос стойко ударял запах крови, и я постоянно то теряла сознание, то выбиралась из оков слабости.

— Спи, я больше тебя никогда не оставлю, — низкий, будто мёд, голос Эймунда успокаивал, и я, вымученно улыбнувшись, впала в забытие.

Сквозь бурю Рота гнала коня вперёд. Она прежде не бывала в Виндерхольме, а все ориентиры исчезли в снежной буре. Слёзы катились по её щекам, обжигая кожу. Встретится ли она снова с Оли, или судьба их предрешена? Переживут ли они эту ночь? Сердце трепетало от надежды, но в груди расцветала холодная и пугающая мысль: они погибнут, пытаясь спасти других. Отчаяние душило Роту, однако нельзя было сдаваться, кроме неё никто не предупредил бы воинов столицы о нападении проклятых Орлов. Она шептала молитвы богам и сдерживалась, чтобы не обернуться и не зарыдать от боли и страха. Не так должна была сложиться их судьба. Ещё утром Оли качал их малютку, а Рота готовила обед, счастливо улыбаясь и радуясь солнечному дню. А теперь она одна посреди урагана.

Ветер пробирал до костей, пальцы окоченели, зубы стучали, дитя на руках более не плакало. Опасаясь, что дочь замёрзла до смерти, Рота стянула свой плащ и обмотала им ребёнка.

— Потерпи, моя девочка, мы почти спасены, — Рота едва разлепляла губы, трясясь от холода. Вдруг впереди мелькали огни Виндерхольма: они добрались.

Не щадя ни себя, ни коня Рота рванула вперёд, желая предупредить и попытаться спастись. Тело её окоченело, безумно хотелось спать, но осталось ведь совсем чуть-чуть. Только бы не уснуть…

— Я предупреждала тебя, Дьярви! — крик сотряс комнату, заставляя резко прийти в себя.

Мысли путались, а перед глазами всё ещё была мутная пелена. Тело будто рухнуло с высоты и разбилось на сотни осколков, которые точно кипели под кожей. Голова по-прежнему пульсировала, а я не могла издать и звука. Что произошло? Где я? Вопросов становилось только больше, но язык онемел.

— Говорила же, девчонка не вынесет и умрёт! Посмотри на неё: при смерти две недели лежит, и в этом виноват только ты.

Тьодбьёрг. Это её высокий голос, похожий на переливы грозы. Значит, я лежу у неё дома уже две недели, не приходя в сознание — пугающая новость. Что, если навсегда останусь в пограничном состоянии и не смогу даже подать знак, что жива и слышу их? Паника накатывала, но нужно было собраться и дышать. Спокойно, ещё ничего неизвестно. Надо прийти в себя и понять, что произошло.

— Сколько раз просила позволить мне вмешаться и помочь ей научиться контролировать сейд, но ты оставался глух и слеп, как последний идиот! — никто прежде не позволял себе так общаться с самим хэрсиром. — И знаешь, что самое страшное: её не берут ни заклинания, ни травы, будто тело противиться именно моему вмешательству. Это плохой знак, Дьярви, дрянной. Раньше вмешаться стоило, а теперь Астрид вполне может себя уничтожить.

Стало быть, Тьодбьёрг говорила обо мне с отцом, а он не слушал её, видимо, считая, что лучше остальных разбирается, что мне нужно. Ничего удивительного — он всегда так поступал. Голова вновь заныла, а горло обожгло подошедшей рвотой, но сдержалась: лучше потерпеть, пока отец