не уйдёт — он и без того наверняка зол, что доставила неприятностей. Надеюсь, мои животные целы и невредимы. И где Эймунд? Он ведь спас меня, или показалось? А Ран? Она — плод воображения, или всё же это было реальностью, пусть и зловещей? Или я всё же тронулась головой.

— Быть может, оно и к лучшему, — прозвучало в тишине дома. — Сдохни она, и не было бы столько проблем.

На мгновение я забыла, как дышать: собственный отец желал смерти. Сердце пропустило удар, а слёзы обожгли веки — неужели он настолько сильно ненавидел меня? Но за что? Что я сделала не так? Одинокая слеза скатилась по щеке, и я тут же прикусила до крови язык: не стоило сейчас выдавать присутствия. Нужно было собраться и слушать пугающие откровения дальше, а не рыдать, будто что-то могла изменить.

— Ха! — сухо рассмеялась Тьодбьёрг. — О, Дьярви, если Астрид уничтожит себя, то заодно и нас. Тёмный её сейд, зловещий, и с годами только крепнет. И поверь уж мне: такие люди не умирают просто так — забирают они с собой сотни жертв, оставляя пустыри и пепелища. И я боюсь её: слишком неконтролируемая.

— Так убей её сейчас, пока она без сознания. Грубую силу заметят, а действие трав кто докажет? Колдун? Убью его раньше, и дело с концом.

Злость. Обида. Ненависть. Я не знала, что чувствовала сейчас сильнее. Плевать, что тело ломило от удара и жара, а голова едва мыслила ясно — в одном была уверена точно: отец только что предлагал убить меня, и мне не показалось. Медальон на груди предупреждающе вспыхнул, но надо было держаться и не выдавать себя раньше времени. Сердце бешено клокотало, а на кончиках пальцев будто метались искры. Вдох и выдох. Давно следовало бы догадаться, что никому не нужна. Всё его поведение имело более глубокую почву, чем просто дурной нрав. Дьярви годами ненавидел меня, презирал и хотел избавиться. Сверни я шею на тех камнях, принесла бы ему столько радости, сколько не дарила за всю жизнь.

Вены пульсировали, кровь обжигала плоть: так хотелось бы сейчас задушить Дьярви за все годы унижений, побоев и презрения. Мои желания, глупые и наивные мечты обрекались на провал с самого начала, и даже удивительно, как вообще удалось прожить все эти годы с сытым животом и под надёжной крышей. Видимо, статус значил для него гораздо больше, чем я могла предположить.

— Не стану руки марать, не в этот раз, Дьярви, — отрезала Тьодбьёрг, и меня будто окатили ледяной водой. Значит, когда-то она уже соглашалась помочь Дьярви избавиться от ненужных людей. Скольких они свели в могилу и ради чего — даже предполагать было страшно. — Девчонка выживет, постарался колдун на славу. Однако, когда придёт она в себя, сказать не могу. Покажет время.

Дьярви долго молчал и наконец изрёк:

— Пусть очнётся, когда меня здесь не будет. Не желаю её ни видеть, ни слышать. И без того достаточно принесла проблем и позора. Какая же тварь! Ведущая, так ещё и одержимая. Столько бед, что придушил бы давно, да Вальгард не поймёт.

Тьодбьёрг вновь рассмеялась, а я вонзилась зубами в язык. Вёльва наверняка могла догадаться, что я слышу, но предпочла игнорировать. Она или предупреждала меня таким образом, во что верилось слабо, или издевалась, пыталась запугать, раз сама боялась. Мразь. Не прощу никогда ни её, ни Дьярви. Уничтожу, во что бы то ни стало.

— Убей, убей, убей, — тут же отозвался призрачный голос, и голова будто лопнула, а в ушах застыл звон. Я вновь погрузилась во мрак.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем удалось открыть глаза, не щурясь и не скуля от разрывающей тело боли. Тьодбьёрг постоянно поила меня отварами, а Этна дежурила у кровати, кормя кашей. Дни слились в одну серую ленту, где я усиленно пыталась выстоять против собственной беспомощности. Больше не снились сны, а образы исчезли, будто не было ничего странного и пугающего. Жизнь резко лишилась красок и тепла, оставляя в душе только огромную дыру, что учинил отец. Раз я так была не нужна, то отчего же он не закопал меня как Видар в ближайшем дворе или не отнёс в лес, бросая на съедение волкам? Струсил, или же мама заступилась? Ответов не было, а разговаривать с Дьярви не было никакого желания. Как и он не хотел меня видеть, так и я переставала воспринимать его как своего отца. А Тьодбьёрг не внушала доверия, однако она, казалось, была единственной, кто смог бы дать ответы на вопросы.

Однажды проснулась от голоса Вальгарда, тихо напевающего песню о солнце и луне. В детстве он частенько укладывал меня спать под колыбельные, которые выучил от мамы. Боясь, что рассудок совсем ослаб, испуганно открыла глаза и обомлела: брат сидел рядом, улыбаясь. Чёрные кудри больше не топорщились в разные стороны, а спадали до плеч локонами, сверху собранными в небольшой хвост, открывающим высокий лоб. Щетина покрывала скулы, синяя рубаха облегала плечи, которые, казалось, стали только шире, а серые глаза смотрели хоть и ласково, но в то же время колюче, будто что-то терзало брата.

— Давно не виделись, Златовласка, — Вальгард тепло улыбнулся. — Как чувствуешь себя? Хочешь пить?

Я кивнула и с удовольствием глотнула воды из предложенной кружки. На миг показалось, что брат — игра больной головы, что явно повредилась после встречи с Ран, и протянула руку, пытаясь коснуться Вальгарда.

— Я настоящий, Астрид, — усмехнулся Ледышка, стискивая пальцы. — Приплыл неделю назад, как только получил вести от нашего болтуна и смог вырваться из обязательств. Прости, что не был рядом и позволил тебе пострадать. Я так виноват.

Он крепче сжал ладонь и посмотрел так жалобно, будто провинившийся щенок, что я засмеялась, вызывая у брата недоумение.

— Ты ещё слезу пусти, — хрипя, произнесла я и тут же закашлялась. Вальгард учтиво поднёс кружку воды, помогая смочить горло. — Ты ни в чём не виноват. И не смотри так жалобно — разрушаешь образ Ледышки.

Голос походил на скрип старой телеги, а голова по-прежнему ныла, но присутствие брата радовало: хоть кто-то действительно любил меня и переживал, кроме Этны.

— Раз шутишь, значит, не всё так плохо, — заключил он, пытаясь подбодрить. — Ты пробыла у Тьодбьёрг почти месяц. Отец сказал, что ты нуждалась в постоянном уходе вёльвы, поэтому не было смысла забирать тебя домой, и он отправил Этну помогать.

— Ясно, — протянула я. Вальгарду не следовало пока что знать о подслушанном разговоре, да и смог бы он поверить, учитывая